Старцы беседы. Беседы с батюшкой. Преподобный Паисий Святогорец. Старец Паисий Святогорец о колдовском воздействии

Десять-пятнадцать лет назад автору этих строк приходилось читать в разных местах лекции об истории старчества, прежде всего об Оптинских старцах. Каждая лекция заканчивалась вопросами: «А есть ли сейчас живые старцы? Где они живут? Как туда добраться и повидать их?» Теперь уже такие вопросы никто не задает, благодаря СМИ имена наших старцев стали известны без преувеличения на весь мир, а в православном быту (если можно так выразиться) разговоры о старцах – самая любимая тема. Рассказывают о том, как ездили к старцу (в первую очередь речь идет, конечно, об отце ), о том, что он им сказал, а чаще всего – что предсказал. Слушая все эти разговоры, невольно задаешься вопросом: так ли уж спасительна эта «страсть по старцам»? Не заменяет ли это настойчивое стремление побыстрее разрешить все проблемы при помощи старца, – внимательного и терпеливого ожидания проявления воли Божией в самих событиях жизни.

Тут вспоминается рассказ прп. . В годы своего послушничества он приступал с заранее подготовленным большим списком вопросов к своему духовному отцу прп. старцу . А тот, не отвечая, на эти вопросы, говорил: «Иди, иди пока». Рассказывая об этом случае послушнику Николаю (будущему прп. старцу Никону), прп. Варсонофий пояснял, что нужно учиться «пожданию», в духовной жизни нельзя торопиться, – и тогда многие сложные вопросы сами разрешатся с течением времени.

Большинство старцев вообще были против страсти к паломничествам, говорили, что волю Божию можно узнать из уст ребенка, если спрашивать с верою; и идти по жизни нужно средним «царским путем»: исповедоваться у своего приходского священника, жить в совете с единомысленными братиями и по уставам Церкви.

Предостерегали людей старцы от лишних вопросов еще и потому, что знали, что человек очень часто неправильно истолковывает слова духовных мужей, а попросту: придумывает то, что ему вовсе и не говорили. Иногда же, получая простые определенные ответы, все равно поступает по-своему. Чаще всего при встрече со старцем действует духовный закон, о котором в одной из бесед с братией своего монастыря сказал старец : «Если человек, который приходит к духовнику, постоянно колеблется, нигде не стоит, то духовник не может найти для него слова, которое бы устранило раз и навсегда какое бы то ни было колебание. Духовник говорит то, что в данный момент может помочь человеку». А ведь мы почти все такие – мы «ни в чем не стоим», все время колеблемся, ветрами своих страстей, настроений, помыслов и представлений. И вот старец нам дает какой-то совет, исходя из нашего сиюминутного состояния, а мы потом начинаем его «тиражировать», предлагать всем и каждому как наилучший рецепт спасения «для всех времен и народов».

Такое положение создается еще от того, что люди не знают в чем исторически состояла суть старческого служения. Издревле это служение было таинством общения духа подвижника и приходящего к нему ученика, – таинством, часто не выражаемом словами. Человек, прибегавший к старцу (в случае монастырских старцев, откуда и пошла вообще практика старческого окормления, – постоянно изо дня в день), открывал ему свои помыслы, просил об уврачевании души. Не практические вопросы решались со старцами (как это в большинстве случаев бывает в наши дни), а вопросы духовные. И исцеление души происходило рядом со старцем постепенно, и не потому, что он произносил постоянно какие-то поучения, а сокровенно молился и передавал силу духовную своему ученику.

В наши дни появилось настоящее духовное искушение (или даже болезнь) – мода на паломничества к старцам. А результат: может быть и неосознанное пленение тщеславием. Болезнь эту прекрасно описал еще в прошлом веке епископ : «Стоит только побывать в каком-либо месте, где процветает старчество, в какой–либо пустыни, у какого-либо подвижника, подобного … стоит только оказаться в кампании подобных странников, как можно уже наслушаться вокруг себя вдоволь разговоров на этот счет… Придем на вокзал и, сидя в ожидании поезда и, следовательно, от нечего делать (как будто у христианина бывает когда «нечего делать»!), услышим, как приехавшая издалека учительница изливает душу какому-то толстому купчику. – Знаете, только я вошла к нему, – я уж вам рассказывала в гостинице о своей скорби и о том, как решила переменить место, – а батюшка прямо мне: «Нет тебе моего благословения, нет благословения…» Но как же, батюшка, говорю я ему, я ведь сон видела и молилась сильно, а он… И далее начинается подробное изложение разговора, к которому и готовиться надо со многими покаянными слезами, постом, страхом Божиим, А здесь первому попавшемуся человеку всю жизнь и искушения свои расскажут; бесовские сны в доказательство «святости» своей молитвы приведут… Но вот в другом углу слышишь: «Я вам, родной мой, это по тайне говорю, вы уж, прошу вас, никому не говорите», – просит мужчина средних лет другого по виду представляющему нечто среднее между «комильфо», «приличным» светским молодым человеком, и новопоступившим, не привыкшим еще ни к скромной одежде, ни к обращению с другими людьми, послушником какого-то строго скита. Очевидно, этот юноша с напускным серьезным видом и напряженными манерами, решил бросить мир и служить Богу. Но страсть тщеславия не дает ему покоя и все время подущает, чтобы он на «пользу» другим рассказал о своем «подвиге» в настоящее – «тяжелое, безверное время» – вслух.- Нет, нет, будьте покойны, – отвечает он своему собеседнику так, что вовсе не надо напрягать слух, чтобы услышать. – Я сам, знаете, так думаю. Я ведь из реального училища, отец у меня неверующий, мать тоже не очень… И вот попал в христианский кружок… познакомился с Евангелием, стал размышлять и решил, что общественная наша жизнь несостоятельна, Даже церковная имеет много худых сторон. Ведь вы представьте себе, у нас, в приходском совете… Ну, я и решил поступать в монастырь, нуждается в служителях, Тем более вот и старец мне сказал… (сели в поезд –Л.И.) И здесь все тоже, одно и то же. Нет священного молчания христианского подвига, нет безмолвия не только души, но и языка. Нет даже желания, чтобы исполнились над человеком слова Самого Бога: «На кого воззрю? Токмо на кроткого и молчаливого и трепещущего словес Моих»(). Но только одно пусто- и празднословие, не укрощаемые и не обуздываемые никаким страхом огня геенского и ответственностью за свои грехи и нечистоту жизни, болтливость, осуждение всех и всего, даже церковных пастырей и порядков, горделивое сознание возможности оказать «Услугу» Церкви и чуть ли не Самому Господу Богу «сделать одолжение»; наконец, легкомысленное отношение к старческим советам и указаниям, проявляющееся хотя бы в том, что о них рассказывают другим (и где же? – в вагоне)».

Так легко реальная духовная польза, полученная при встрече со старцем, теряется, превращается в «слова», «в литературу»… Один батюшка, иеромонах сказал мне, что сталкивался с тем, что «страсть по старцам» рождается из-за дурного недоверия к священству. Это распространено особенно среди начитавшихся духовной литературы молодых людей. Они строят идеальные представления о духовной жизни и хотят чего-то «самого высокого», и приходской священник их перестает удовлетворять. Таких молодых людей и мне приходилось встречать – скитаются они из монастыря в монастырь, ищут чего-то особенного, «переносят на хвосте» слухи и сплетни с разных мест, – сами того не замечая, что духовная жизнь давно уже заменилась чем-то внешним и, честно говоря, пустым. Общаясь с таким человеком, ты уже не видишь, где же он сам, где его собственный, кровью, слезами и потом купленный опыт, – все его разговоры состоят из цитат живых и умерших старцев. Вы скажете: а что же здесь плохого? А то, что все это называется хлестким русским словом «нахватанность», – человек нахватался множества знаний о духовной жизни, но может ли он все это переварить? Может ли все это стать его личным опытом? Или он, как сказано у апостола Павла, так и будет «всю жизнь учиться, ничему не научившись». Так и будет всю жизнь оставаться зубрилкой, не войдя душой и жизнью в суть предмета.

Опять обратимся к беседам отца Софрония. Он призывал своих чад духовных к зрелости, взрослости, ответственности, предостерегал их от того, чтобы постоянно произносить слова типа: «меня так старец благословил». Человек должен уметь сам отвечать за свои слова и поступки. «Когда вы спрашиваете духовника и он говорит вам какое-нибудь слово и вы потом делаете по слову духовника, никогда не говорите, что я сделал так, потому что мне сказал духовник. Духовник для нас как ангел служитель спасения нашего: мы обращаемся к нему, чтобы узнать волю Божию, – и потом несем всю ответственность только мы, а не духовник… Не «меня благословили», а я так делаю, и вся ответственность лежит на мне».

Да в прежние времена именно из старческого окормления родилось духовническое служение, а теперь старцев превратили в оракулов, общественных деятелей. От этого, увы, сейчас и происходит множество недоразумений. Поворот этот произошел в веке Х I Х, когда интеллигенция, вернувшаяся в , нашла оптинских и других старцев и вынесла их имена и поучения «на стогны мира». Вероятно, такова была воля Божия. Но результатом стало изменение представления о старческом служении, которое продолжает и сейчас развиваться в сторону взгляда на старца, как на того, кто может и должен участвовать в жизни государства, решать глобальные мировые проблемы, обращаться с проповедью ко всему народу. И от этого сейчас возникает немало недоразумений. Простые люди недоумевают: а почему у старцев разномыслие, почему, например они не единодушными оказались в отношении к ИНН? Почему по-разному относятся к новому правительству и к разным другим вопросам?

Простите меня, конечно, я не вправе высказываться по такому серьезному вопросу, но думается, нам надо пересмотреть свое отношение к старцам. Ведь мы не знаем примеров из истории Оптиной Пустыни, например, или других монашеских старческих центров, когда старца просили для газеты или для журнала (тогда благо не было теле и аудиотехники) дать интервью, ответить на вопросы «на злобу дня». Старцы, если и говорили о чем-то общезначимом для истории России или даже для человечества в целом, то это было сказано в письмах к конкретным лицам, не предназначенных к тому, чтобы их тотчас же публиковали. Прошло немало времени, письма эти уже после кончины старцев были опубликованы, и теперь они служат нам назиданием. А, если бы их напечатали при жизни старцев, наверняка бы, как это происходит сейчас, они стали бы яблоком раздора между различными силами в обществе.

Если старцы и влияли на ход событий в прежние времена, то это всегда делалось не напрямую, а через духовных чад, – государственных чиновников, писателей, земских деятелей, помещиков. Старцы давали конкретный совет конкретному лицу, а человек в меру способностей выполнял его, и часто деяния, совершенные по совету старца, были причиной серьезных событий. Таким образом старец оставался в тени и его имя не вовлекалось в политические, идеологические и прочие житейские дрязги. И пользы от такого образа действия при влиянии на общественную жизнь было гораздо больше, чем сейчас. А ныне старцев буквально заставляют высказываться публично, надеясь, что их слово успокоит брожение среди православных, но люди, как известно, не успокаиваются, а даже начинают изобретать формулировки типа: «старец такой-то в прелести». Недавняя история с ИНН например, еще раз доказала нам: старческое служение не должно быть публичным. Не надо нашему брату журналисту мучить старцев, не надо заставлять «вещать» и вразумлять народ, как это делали ветхозаветные пророки.

Еще одно болезненное проявление «страсти по старцам» мы наблюдаем в последние месяцы – после блаженной кончины старца Николая Залитского. Его именем пытаются «продвинуть» канонизацию Григория Распутина. И пугают народ: «Если это не произойдет в ближайшие дни – анафема нам всем». Мол, так именно старец и сказал перед смертью. Эти люди опять-таки восстают на традицию – канонизация у нас совершалась всегда как результат глубокого народного почитания и после работы авторитетной церковной комиссии.

Вывод из всего вышеизложенного можно сделать один – «страсть по старцам», как и всякая страсть разрушительна, она ведет к разделениям, расколам, нестроениям. Потому будем любить, почитать старцев, смиряться и благоговеть перед ними, почитать их память, но более всего будем смиряться перед Господом, никем и ничем не будем заслонять Его святого лика. Будем бояться духовных подмен – самого главного искушения нашего времени.

Предлагаем вашему вниманию духовную беседу со старцем Дионисием (Игнатом). Старец Дионисий был одним из самых почитаемых афонских духовников, одним из последних столпов «старой школы» исихазма. Его называли «патриархом Афона» и приезжали к нему со всего мира люди самых разных национальностей. Отец Дионисий отошел в вечность 11 мая 2004 года в возрасте 95 лет, из которых 81 год он провел в монастыре, в том числе 78 лет - на Святой горе Афон, из них 67 лет - в келье св. Георгия «Колчу», и 57 лет окормлял многочисленных духовных чад со всех уголков мира.

– Отец Дионисий, расскажите нам о посте. Сегодня христиане уже не так соблюдают посты, как это было раньше. Каждый постится, как ему хочется…

– Да, каждый постится, как ему хочется. Но не все бывает так, как хотелось бы.

Посты установлены были святыми отцами на семи Вселенских Соборах, и, если мы их соблюдаем, нам подается великая Божественная благодать. Если же ты их не соблюдаешь, то тут начинается: «А, Петров пост! Да он не так уж и важен. Успенский пост! Да Богородица ведь знает, что мы не можем поститься. Великий пост! О-о-о, ну это уже слишком: целых семь недель». И так ты выдумываешь всяческие оправдания для себя и совершенно отходишь от постов. Но если нет поста, нет ничего! Ведь пост – это Божественная благодать.

И посмотри, ведь пост выхолостили уже давно. Еще в те времена, когда я был маленьким, в школе, Великим постом постились только на первой седмице да на Страстной, а в промежутке между ними разрешалось есть все. Но это далеко от истины, а если ты отошел от истины, значит, мы уже начали хромать. Прихрамываешь сначала на одну ногу, затем на обе ноги, пока не скажешь вовсе: «Да ну его, Бог его знает! Буду жить как все».

Видишь? Нужно иметь чуточку внимания. Чуточку внимания – и Бог поможет нам.

– Да, что же это за христианин, если не почитает пост? Тогда все равно, какой ты веры. Ты говоришь, что ты христианин, но если не постишься, то чем же ты отличаешься от язычника?

– Видишь, как прогрессирует зло? Католики не постились, и приводят себе в оправдание доказательства из Писания, каким они его понимают, будто бы пост не нужен вообще. И хоть на семи святых Вселенских Соборах и были католики – ведь тогда между нами не было разделений, – но мало-помалу они дошли до того, что у них уже не стало поста.

В Румынии в 1939 году я беседовал с одной католической монахиней, и она мне сказала: «Если я могу, то не ем мяса в Великую пятницу. Если могу; а если нет – тогда ем».

В Великую пятницу, когда Спаситель был вознесен на Крест, у католиков говорят, будто бы ничего плохого в том, что ты поешь мяса! Они тоже были ортодоксальными христианами, как и мы, а посмотри, что вышло?

Итак, я сказал вам это для примера. Ведь посмотри, когда человек начинает спускаться с горы, он чуть ли не бежит, ибо, когда идешь вниз, труднее остановиться. Доходит до того, что человек говорит: «А зачем мне поститься? В Писании же написано: что выходит из человека, то и оскверняет его, а что входит в человека, это его не оскверняет»

Да, это так – да не так. Все посты установлены святыми отцами, чтобы, постясь, ты умалял страсти. Пост ты соблюдаешь, почитая страсти Спасителя: «Я пощусь, потому что Спаситель страдал за меня» и так далее. Ну а в том состоянии, в котором человечество находится теперь, чего еще ждать?

– Говорят так: сейчас нельзя поститься потому, что если ты будешь поститься и не поешь мяса, то не сможешь работать в поле.

– Видишь, люди так считают, но это заблуждение. Это обман вражий, потому что естество человека сейчас полно страстей. А страсти, если они поселятся в уме, сердце и мыслях человека, становятся второй натурой. Если же они стали второй натурой, то человек начинает говорить: «Если я не поем мяса, то умру. Все, это конец». И с такими мыслями он действительно умрет!

Но это неправда. Это страсть, навязанная искусителем, который заведует складом всех зол и подбрасывает семя злых дел нам в душу и сердце. И если естество наше склоняется к одному из тех зол, которые он нам подбрасывает, то он впредь будет этим (злом) нам «помогать». Хочешь выпить водки – этим он тебе «помогает»! Хочешь поесть побольше отменных яств – этим он тебе тоже «помогает», пока не поселится в душе человека зло. Хочешь говорить ложь – он «помогает» тебе и этим, пока не приживется страсть, пока она не проклюнется, а если она проклюнется, тогда она уже пускает корень в душе и сердце человека. А если она пустила корень, то этот корень уже становится второй натурой, и ты уже убежден, что если не съешь или не выпьешь того, чего тебе хочется, то ты умрешь. Но это неправда! Это действие искусителя.

То есть ту страсть, которая закрепилась в сердце человека, пустила корни, ее уже труднее искоренить. Поэтому святые отцы учат, что всякий злой помысл, который есть в душе и сердце нашем, он очевиден, и мы должны быть уверены, что он от искусителя, и поспешить к духовнику и сказать ему: «Вот что говорит мне ум, батюшка. Вот, ум мой склоняется к тому-то и тому-то», – чтобы духовник дал тебе наставление, как его просветит благодать Святого Духа.

И этим ты посрамляешь врага, потому что если ты не идешь исповедаться, то страсти, занесенные им в твою душу и сердце, разрушат тебя. А когда никак не можешь найти священника, то исповедуйтесь друг другу, как говорят святые апостолы, чтобы хотя бы так получить помощь и исцелиться, ибо по-другому ты не можешь исцелиться

– Есть ли шанс на спасение у тех монахов, которые едят мясо?

– Посмотрите: святые отцы изначально решили, чтобы монастыри строились вдали от людей, то есть в пустыне, чтобы монах, совершающий покаяние, мог сохранить свои пять чувств чистыми, близкими к Богу.

Монах ушел из мира, чтобы быть ближе к Богу, потому что человек, живя в миру, соскальзывает в злобу мира.

Святые отцы решили, что монахи не должны есть мяса, потому что оно разжигает страсти более всякой другой пищи. Монах, если он ест вдоволь, пьет вдоволь и спит вдоволь (особенно важен сон), тогда горе ему – он уже не может быть чистым. Тебя будут бороть страсти, плотские страсти, которые являются колоссальными страстями; поэтому святые отцы поставили предел, чтобы ты хранил себя: не ешь пищи, которая разжигает плотские страсти.

Еще тебе нужно, как монаху, не спать вдоволь, ибо тебе, как монаху, не нужно спать по восемь часов. Нужно подвизаться, ведь для того и существует монашеская жизнь, чтобы ты подвизался. Ведь посмотри, как пишут святые отцы: даже если пища у тебя смиренная, как положено монаху, но если ты спишь вдоволь, страсти снова будут бороть тебя со страшной силой.

Поэтому бодрствуйте и молитесь, чтобы войти в Царство Божие, то есть не спи столько, сколько хочет того тело, но будем смирять его молитвой и постом, чтобы не разжигались в нас страсти.

– А что делать, если в монастыре едят мясо? Оказывать послушание настоятелю или уйти в другое место, где его не едят?

– Искушения вражии не оставят тебя в покое, куда бы ты ни пошел. Если ты уходишь из монастыря, потому что там едят мясо, и идешь в другой, то враг уже приготовил тебе там другие искушения. Но поскольку ты не можешь исправить положение дел, то оказывай послушание, а со временем, может, руководители решат, чтобы здесь больше не ели мяса, ведь, слава Господу, монахам в монастыре есть что поесть кроме мяса. Если же они не могут отказаться от мяса, то ешь так, чтобы только тебя видели, что ты ешь, но не так, чтобы наесться.

Мясо – не нечистая пища, это пища, данная Богом, но святые отцы решили, чтобы в монашестве не ели мяса ни под каким предлогом, чтобы тебе легче было бороться с плотскими страстями. Потому и установили наказание для тех, кто ест мясо.

Но поскольку люди изменились и в некоторых монастырях случаются волнения, если монахи не поедят мяса, то ты лучше оказывай послушание, садись за стол и ешь, если это монастырь общежительный. Но ешь так, чтобы только другие видели, что ты ешь, а сам поступай, как советуют и врачи, – вставай из-за стола с некоторым желанием поесть еще.

Перевела с румынского

С лучилось нам как-то с подругой посетить Псково-Печорский монастырь. Очень удачно сложились обстоятельства: ехали мы в комфортном поезде вдвоем, разместились в хорошей гостинице. Стояла прекрасная зимняя погода, мороз и солнце. Времени у нас было в Печорах целых два дня, так чтобы посетить субботнее и воскресное богослужения. Создавалось впечатление, что нас ждали в гости.

Вход в пещеры был ограничен. И после утренней литургии мы поспешили присоединиться к группе паломников. Я готовилась к этой поездке долго, столько всего накопилось в душе, столько советов хотелось испросить у священников. Но народу в монастыре всегда бывает много, и выслушивать долгие исповеди они не в состоянии. «А вы к батюшке Иоанну нашему идите», - так посоветовал мне священник.

Пошли мы в Пещеры и остановились у могилки архимандрита Иоанна Крестьянкина. А монах-проводник рассказывает, что мощи погребенных здесь монахов нетленны. Такой особенный климат в Богоданных пещерах. А на Пасху, на возглас: «Христос Воскресе!», дружный хор усопших отвечает: «Воистину Воскресе!» Выстроилась вереница паломников, и каждый, подходя к склепу, встает на колени, дотягивается рукой до могилки батюшки и быстро шепчет о своем. Это настоящая исповедь, а принимает ее сам Иоанн Крестьянкин. Я поступила так же, успела выплакать батюшке свои беды, покаялась в грехах, а дальше следующий, скорей-скорей. Время ограничено, нас просят к выходу, а так не хочется уходить. Плетемся мы в конце группы, почти отстаем от нее. И вдруг монах, дежуривший на выходе, говорит нам: «Если хотите, можете ненадолго остаться, следующая группа только через 15 минут». «Спаси вас, Господи!» - обрадовались мы, и почти бегом обратно к Батюшке. Вот это подарок! Тут уж я задала все свои вопросы, рассказала про жизнь, и попросила каким-либо образом вразумить меня, саму или через людей. Это было такое состояние души, что я ничуть не сомневалась в реальности происходящего, это было Таинство исповеди у старца. Очнулась я только выйдя в монастырский двор. Как я благодарила Господа, подарившего мне такую встречу, принесшую мир и утешение души! Но что-то в тот день мне мешало выйти за ворота монастыря. Я ходила кругами по его территории, пока не подошла к церковной лавке. Долго рассматривала книги и иконы. Вроде бы, диски с письмами Иоанна Крестьянкина я слушала, вроде, и письма, скачанные из интернета, читала. А тут - целая книга в хорошем издании и в новой редакции. «Куплю-ка я ее», - подумала я, и с легким сердцем вышла из монастыря. Когда вечером я открыла эту книгу, то поняла, какое сокровище держу в руках. Через эти письма батюшка ответил на все заданные мною вопросы. Так, за чтением пролетела ночь. Дерзаю передать нашу беседу в форме диалога, как я понимаю ее сейчас, с цитатами из книги архимандрита Иоанна Крестьянкина «Письма»:

Как я устала от своей работы, от бесконечных больных, которые не понимают, что я не могу уже их столько принять. Зрение падает, иногда и больной приходится работать, на сочувствия от них не дождешься.

Доктор, доктор, оглянись вокруг! Твоим больным не надо ничего передавать от твоего внутреннего содержания - они этого не поймут. Им нужна твоя любовь и твой профессионализм, и все это в Боге, в молитве о них.

Устала, не могу больше. Может быть, сменить работу?

Вы надумали крест свой бросить. Только терпение и несение креста заповедано нам, а мы все бежим от креста, данного Богом...

У мужа вспыльчивый характер, он все время срывается, раздражается, жалуется на свою трудную работу, как будто моя работа легче. От этого я начинаю унывать, как же мне справиться с собой?

Но для этого начинайте трудиться над собой: он срывается, не срывайтесь Вы. Поймите, ведь ему труднее, чем Вам, он не знает Бога. А враг ведет его «аможе хощет».

Его раздражает, что я молюсь и хожу в храм, вот и приходится молиться или под одеялом, или слушать молитвы в наушниках.

А что молитесь тайно от него, - хорошо. Это надо делать обязательно, чтобы не вызвать его на богохульство. Придет время, и тайное можно будет делать явно.

Как же жить с неверующим супругом? Ведь он даже упрекает меня, что на Бога его променяла, и сына зачем-то в церковь тащу.

А муж-то Вам правильно говорит. В одном только он ошибается: не на Бога Вы его променяли, а на свою самость. Молитесь о муже, о сыне - перед Богом Вы за них в ответе. Скорбите о них и молитесь - вот Ваш духовный труд во спасение семьи.

А ты не беги далеко вперед от супруга-то. Когда вы создавали семью, вы были единодушны в своем неведении, а теперь ты хочешь уходить от супруга, и он не в состоянии пока понять, откуда такие изменения в его жене.

Его теперь раздражает во мне все: и что не крашусь, отрастила зачем-то волосы, хожу в длинной юбке. А раньше такой модницей была и заводилой во всех компаниях! Но я не хочу больше возвращаться к прошлому! Сам не хочет в паломнические поездки ездить, и меня не отпускает.

Не надо Вам становиться кем-то другим, а не той, которую любил муж. Надо и одеться со вкусом, и причесаться к лицу, и все прочее, ведь Вы не монашествующая. И интересы с супругом у Вас должны быть общие, не смущайте его своей показной религиозностью, но соблюдайте во всем меру. Вера придет к нему в ответ на ваши труды и мудрое поведение с ним во всем.

Сын мой отбился от рук, часами просиживает за компьютером, угрюмый, замкнутый. Когда был маленький, иногда я его водила в храм. А сейчас даже слышать не хочет.

Молитесь о нем своей материнской молитвой, сильнее этого нет средства. Ведь, наверное, и Ваша вина есть в том, что нет у сына истинных понятий о жизни и ее настоящих ценностях.

Я так переживаю за его будущую судьбу, куда он устроится, окончив институт, может, это не его, лучше бы уговорила в медицинский, или на иконопись, ведь у него пропадает художественный талант.

Сына ни к чему не подталкивайте. Господь по материнской молитве все сделает надежно и верно. Нет людей на одно лицо, и путей в жизни тьма, и к Богу пути различны. И хорошо, когда человек не действует по стереотипу. Он не сразу определится на свою стезю, но зато верно.

Батюшка, помолитесь, чтоб сыну встретилась хорошая девушка для создания семьи, чтобы не болтался он по разным сомнительным компаниям.

Молитесь и Вы. Ведь родителям о чадах дается сакраментальное знание, граничащее с провидением. Родительское благословение созидает дома детей.

И помни, что все бывает вовремя для тех, кто умеет ждать.

У Бога все живы, так часто говорится в церкви, но больше для утешения родственников усопших. Но надо верить и знать, что усопшие молятся за нас, помогают нам, порою неведомыми для нас и путями по Промыслу Божию. Низкий поклон Вам, дорогой батюшка Иоанн, за ваше доброе сердце и неоценимую помощь. Советы ваши стараюсь выполнять, жизнь налаживается.

Чтобы понять яд, которым напоены книг типа «Старца Антония», надо знать необычность устроения православной Церкви. В истории известны два типа организации религиозных общин. Один из них можно назвать харизматическим. Эта модель предполагает, что статус религиозного лидера определяется личными дарованиями человека.

Отзыв о книге «Духовные беседы и наставления старца Антония»

Провокация по имени «Старец Антоний»

Чтобы понять яд, которым напоены книг типа «Старца Антония», надо знать необычность устроения православной Церкви. В истории известны два типа организации религиозных общин.

Один из них можно назать харизматическим. Эта модель предполагает, что статус религиозного лидера определяется личными дарованиями человека, его особыми духовными или магическими способностями (как вариант – в исламе и иудаизме – его личным образовательным цензом). Плюсы такой модели очевидны. Ее недостатком является неустойчивость. Тут и проблема определения доброкачественности духовного опыта лидера, и проблема передачи этого духовного опыта его преемнику.

Вторая модель организации религиозной общины – институциональная. Тут именно место красит человека. Предельно ясно этот принцип выразил Эразм Роттердамский, защищая папский принцип против Лютера: «Бог излил Дух на тех, кому Он даровал должность» . Плюс этой модели также очевиден: устойчивость и стабильность жизни в этой общине. Минус также нетрудно заметить: риск при передаче внешних полномочий потерять искорку духа.

В православии же оба этих принципа совмещаются. Институционально-иерархическое понимание духовенства освобождает прихожанина от необходимости исповедовать и экзаменовать священника, к которому он обратился за совершением таинства или требы. Христианин может не расспрашивать священника о его личной духовной жизни, а просто верить, что он послужит Таинству Литургии независимо от своих личных достоинств или недостатков. Ведь в этом случае священник делится не своим, личным и наработанным, а Божиим.

Но когда речь идет о духовном совете – тут можно искать «харизматика», то есть священника с личным духовным опытом. «Старца». Вот это сочетание священства и монашества, епископата и старчества дает Православию жизненность и устойчивость. И именно на разрыв этого двуединства и направлено острие нынешней «реформации». Главный ее тезис – противопоставление «старчества» епископату (а также приходскому духовенству и богословским школам).

В этой перспективе получившую широкое распространение книжку «Духовные беседы и наставления старца Антония» нельза охарактеризовать иначе как весьма удачный спецпроект по расколу Церкви. Рецепт его прост: конструируется рассказ о некоем благодатном старце. Имя и место его подвига шифруются (мол, не время открывать). Чудеса и подвиги добавляются в необходимом количестве. К ним добавляются нормальные святоотеческие духовные советы. Когда же читатель почувствует родное, святоотеческое в этой книжке и начнет ей доверять, ему будут предложены «новинки». Проверить ничего нельзя: ни издательство, ни автор ни даже год издания не указываются. Остается лишь верить в существование духоносного и образованного старца-исповедника, который учит, что…

Что бензин – это «адское топливо» . Что библиотеки вредны – ибо «каждый человек прочитавший до тебя книжку, оставляет в ней свой отпечаток – либо благодати, либо адского провала» (с. 269). Что «многоэтажки – сатанинское изобретение» (с. 207). Что «создатели электроники бесов сажают туда толпы» (с. 185) (вот, оказывается, что творится на российских оборонных предприятиях!). Что «государство уже является главным врагом спасения» (с. 173) .

«Старец Антоний» представляется как человек с классическим дореволюционным богословским образованием. Он, мол учился в семинарии «за стенами Лавры» еще в царские времена (с. 16). Вот только изготовители этого апокрифа тут промахнулись: семинария в стенах Лавры поселилась лишь в конце 40-х годов ХХ века, до революции в Лавре располагалась только Академия .

В странной семинарии учился «старец». По его словам, «Церковь учит, что антихрист войдет сразу в каждый дом… Сколько споров вызывало утверждение, что антихрист одновременно войдет в каждый дом. И мы в семинарии спорили, еще как спорили! Только с изобретением телевизора все стало понятным» (сс. 62 и 223). И где же это он нашел такое «учение Церкви»? В Писании нет ничего подобного. И у Отцов Церкви такого «пророчества» не было .

И хотя апокриф уверяет, что и с богословским образованием, и с греческим языком у «старца» все было великолепно, тем не менее он демонстрирует абсолютное незнакомство с богословским значением термина «соборный»: «Если бы в отношениях властных начальник-подчиненный было только всевластие одного и глубокое смирение другого, то не было бы необходимости и в Соборности Церкви. Но если бы не Соборность, не осталась бы Церковь и Православной – сколько раз хранителями истины оказывались одиночки, в то время как высшее священноначалие – еретики?!» (с. 83)

С образованием у «старца» плоховато. Оттого и говорит он, что «литвины, чухонцы, поляки – все испытали на себе падение, все прошли страшный путь вероотступничества, но не народ Святой Руси» (с. 257). Да уж вроде страшнее богоборчества и массового отпадения от веры и поругания святынь, чем у нас, ни у кого и не было… Но идеологическая догма тут застилает глаза «старцу». Ну, не любит он, например, городов и фабричный люд («Все это вражеская уловка – собрать людей вместе для совместной работы на заводах, оторвать от Божьего мира. А сами заводы тоже использовать по прямому назначению – уничтожение сотворенного Зиждителем!» – с. 206). Но разве в дофабричную эпоху село было христианским? Большую часть своей истории христианство было религией горожан. И таковой оно снова становится сейчас…

О католичестве у него самые фантастические представления – «Где место человеку, придумавшему, что если папа вынес приговор, не совпадающий с судом Божьим, то последний должен быть изменен в пользу мнения римского епископа. Кажется, так звучит?» (с. 152). Нет, не так. Совсем не так .

Даже об истории ереси жидовствующих у него весьма странное представление: «Все (!) типографии Литвы готовили еретические книги и под видом вещей послов возами завозили в Новгород, Москву» (с. 139). Автор книжки про «старца Антония» поставил восклицательный знак после слова «все». А я бы поставил большой знак вопроса с несколькими восклицательными знаками после слов «типографии Литвы». Дело в том, что в XV веке – веке, когда в Новгороде и появилась ересь жидовствующих (объявилась она в 1471 году), никаких типографий в Литве не было. «В начале 20-х годов XVI века Франциск Скорина приезжает в Вильно и в доме богатого белорусского мещанина Якуба Бабича основывает первую в нашей стране типографию, где издает «Малую подорожную книжицу» и «Апостол»» .

В церковнославянском и греческом языках «старец» силен ровно настолько, чтобы перевернуть смысл богослужебного выражения с ног на голову: «ад всесмехливый начатое дело высмеивания всего Божьего, духовного доведет до конца» (с. 62). Но в аду нет места для смеха. Там место плача. Христианин же может посмеяться над обманувшимся адом. «Ад всесмехливый» значит «ад, достойный всяческого посмеяния». В «Полном церковно-славянском словаре» протоиерея Григория Дьяченко говорится: «Всесмехливый – достойный всякого осмеяния или поругания» . Еще апостол Павел говорил: «Ад, где твое жало. Смерть, где твоя победа». Это некая издевка. Надо заметить, что и в некоторых апокрифах, размышляющих о сошествии Христа во ад звучит эта тема иронической издевки над сатаной.

Познания «старца Антония» в Писании видны из его призыва: «Евангелие следует понимать буквально – сказано бежать в пустыню, вот и беги, не обдумывая святые словеса» (с. 207). Но нет таких слов в Евангелии. «Старец» спутал модную ныне проповедь «Анастасии» и Евангелие . Христос говорит не о бегстве из города в пустыню, а о переходе из одного города в другой город же: «Когда же будут гнать вас в одном городе, бегите в другой» ().

О пребывании Церкви в пустыне говорит не Евангелие, а Апокалипсис (вот уж книга, при чтении которой буквализм как раз опасен): «И даны были жене два крыла большого орла, чтобы она летела в пустыню в свое место от лица змия и там питалась в продолжение времени, времен и полвремени» ().

В пустыне, в которую «старец Антоний» призывает уходить сейчас (!) он рекомендует взять «буржуйку, лопаты, топоры, одежду, обувь – все, что поможет продержаться три с половиной года. И лекарства и спички и соль» (сс. 217-218). Однако, Апокалипсис и тут говорит нечто иное: «А жена убежала в пустыню, где приготовлено было для нее место от Бога, чтобы питали ее там тысячу двести шестьдесят дней» (). Если понимать это место буквально, к чему и призывает «старец Антоний», то в пустыне надо ждать ангелов с манной небесной, и тогда в «спичках, соли» и тайных огородах не будет нужды.

Вообще эта проповедь бегства на огороды удивляет. Зачем христианину так заботиться о продолжении своей физической жизни на лишние и страшные три с половиной года? Зачем эта забота о лекарствах, если христианин и так уж точно знает, последние дни истории космоса можно будет просто вычеркивать карандашиком из календаря, ведя отсчет от вполне ясной и последней даты (1260 дней со дня коронации антихриста)? Зачем такая забота о максимально удобном и не-мученическом проведении последних дней?

У американского писателя-фантаста Роберта Шекли есть рассказ «Битва» (подозреваю, в оригинале этот рассказ называется «Аrmageddon»). Итак близится день последней битвы, Армагеддона. К главнокомандующему генералу в бункер входит священник и от имени духовенства просит разрешения принять участие в Битве Господней. А вот дальше, пожалуй, стоит привести большую цитату:

«Верховный главнокомандующий Феттерер нервно забарабанил пальцами по бедру. Он предпочел бы остаться в хороших отношениях с этой братией. Что ни говори, а даже ему, верховному главнокомандующему, не повредит, если в нужный момент за него замолвят доброе слово…

— Поймите мое положение, – тоскливо сказал Феттерер. – Я – генерал, мне предстоит руководить битвой…

— Но это же Последняя Битва, – сказал священнослужитель. – В ней подобает участвовать людям.

— Но они в ней и участвуют, – ответил Феттерер. – Через своих представителей, военных.

Священнослужитель поглядел на него с сомнением. Феттерер продолжал: – Вы же не хотите, чтобы эта битва была проиграна, не так ли? Чтобы победил Сатана?

— Разумеется, нет, – пробормотал священник.

— В таком случае мы не имеем права рисковать, – заявил Феттерер. Все правительства согласились с этим, не правда ли? Да, конечно, было бы очень приятно ввести в Армагеддон массированные силы человечества. Весьма символично. Но могли бы мы в этом случае быть уверенными в победе?

Священник попытался что-то возразить, но Феттерер торопливо продолжал: – Нам же неизвестна сила сатанинских полчищ. Мы обязаны бросить в бой все лучшее, что у нас есть. А это означает – автоматические армии, роботы-перехватчики, роботы-танки, водородные бомбы.

Священнослужитель выглядел очень расстроенным. – Но в этом есть что-то недостойное, – сказал он. – Неужели вы не могли бы включить в свои планы людей? – Многие, – сурово произнес священник, – считают, что было ошибкой поручить Последнюю Битву военным. – Извините, – бодро возразил Феттерер, – это пораженческая болтовня. С вашего разрешения…

Он указал на дверь, и священнослужитель печально вышел.

— Ох, уж эти штатские, – вздохнул Феттерер. – Итак, господа, ваши войска готовы?

— Мы готовы сражаться за Него, – пылко произнес генерал Мак-Фи. – Я могу поручиться за каждого автоматического солдата под моим началом. Их металл сверкает, их реле обновлены, аккумуляторы полностью заряжены. Сэр, они буквально рвутся в бой.

— Превосходно, – подвел итог генерал Феттерер. – Остальные приготовления закончены. Телевизионная передача для населения всего земного шара обеспечена. Никто, ни богатый, ни бедный, не будет лишен зрелища Последней Битвы.

— А после битвы… – начал генерал Онгин и умолк, поглядев на Феттерера.

Тот нахмурился. Ему не было известно, что должно произойти после битвы. Этим, по-видимому, займутся религиозные учреждения.

— Вероятно, будет устроен торжественный парад или еще что-нибудь в этом роде, – ответил он неопределенно.

— Вы имеете в виду, что мы будем представлены… Ему? – спросил генерал Делл.

— Точно не знаю, – ответил Феттерер, – но вероятно. Ведь все-таки… Вы понимаете, что я хочу сказать.

— Но как мы должны будем одеться? – растерянно спросил генерал Мак-Фи. – Какая в таких случаях предписана форма одежды?

— Что носят ангелы? – осведомился Феттерер у Онгина.

— Не знаю, – сказал Онгин.

— Белые одеяния? – предположил генерал Делл.

— Нет, – твердо ответил Феттерер. – Наденем парадную форму, но без орденов.

Генералы кивнули. Это отвечало случаю.

И вот пришел срок.

В великолепном боевом облачении силы Ада двигались по пустыне. Верещали адские флейты, ухали пустотелые барабаны, посылая вперед призрачное воинство. Вздымая слепящие клубы песка, танки-автоматы генерала Мак-Фи ринулись на сатанинского врага. И тут же бомбардировщики-автоматы Делла с визгом пронеслись в вышине, обрушивая бомбы на легионы погибших душ. Феттерер мужественно бросал в бой свою механическую кавалерию. В этот хаос двинулась роботопехота Онгина, и металл сделал все, что способен сделать металл.

Орды адских сил врезались в строй, раздирая в клочья танки и роботов. Автоматические механизмы умирали, мужественно защищая клочок песка. Бомбардировщики Делла падали с небес под ударами падших ангелов, которых вел Мархозий, чьи драконьи крылья закручивали воздух в тайфуны.

Потрепанная шеренга роботов выдерживала натиск гигантских злых духов, которые крушили их, поражая ужасом сердца телезрителей во всем мире, не отводивших зачарованного взгляда от экранов. Роботы дрались как мужчины, как герои, пытаясь оттеснить силы зла.

Астарот выкрикнул приказ, и Бегемот тяжело двинулся в атаку. Велиал во главе клина дьяволов обрушился на заколебавшийся левый фланг генерала Феттерера. Металл визжал, электроны выли в агонии, не выдерживая этого натиска.

В тысяче миль позади фронта генерал Феттерер вытер дрожащей рукой вспотевший лоб, но все так же спокойно и хладнокровно отдавал распоряжения, какие кнопки нажать и какие рукоятки повернуть. И великолепные армии не обманули его ожиданий. Смертельно поврежденные роботы поднимались на ноги и продолжали сражаться. Разбитые, сокрушенные, разнесенные в клочья завывающими дьяволами, роботы все-таки удержали свою позицию. Тут в контратаку был брошен Пятый корпус ветеранов, и вражеский фронт был прорван.

В тысяче миль позади линии огня генералы руководили преследованием.

— Битва выиграна, – прошептал верховный главнокомандующий Феттерер, отрываясь от телевизионного экрана. – Поздравляю, господа.

Генералы устало улыбнулись. Они посмотрели друг на друга и испустили радостный вопль. Армагеддон был выигран, и силы Сатаны побеждены.

Но на их телевизионных экранах что-то происходило.

— Как! Это же… это… – начал генерал Мак-Фи и умолк.

Ибо по полю брани между грудами исковерканного, раздробленного металла шествовала Благодать. Генералы молчали. Благодать коснулась изуродованного робота. И роботы зашевелились по всей дымящейся пустыне. Скрученные, обгорелые, оплавленные куски металла обновлялись. И роботы встали на ноги.

— Мак-Фи, – прошептал верховный главнокомандующий Феттерер. – Нажмите на что-нибудь – пусть они, что ли, на колени опустятся.

Генерал нажал, но дистанционное управление не работало.

А роботы уже воспарили к небесам. Их окружали ангелы господни, и роботы-танки, роботопехота, автоматические бомбардировщики возносились все выше и выше.

— Он берет их заживо в рай! – истерически воскликнул Онгин. – Он берет в рай роботов!

— Произошла ошибка, – сказал Феттерер. – Быстрее! Пошлите офицера связи… Нет, мы поедем сами.

Мгновенно был подан самолет, и они понеслись к полю битвы. Но было уже поздно: Армагеддон кончился, роботы исчезли, и Господь со Своим воинством удалился восвояси».

Этот фантастический рассказ – хорошее противоядие против огороднических фантазмов «старца Антония».

Бегство, проповедуемое этим апокрифом, предполагает разлучение не только с городскими квартирами, но и с привычно-каноничным укладом церковной жизни . Это бегство от епископов.

Любимая мысль «старца Антония» состоит в постоянном напоминании о превосходстве «старцев» над предателями-епископами. «Кто обличал впавшее в арианство, монофизитство и прочие ереси священноначалие? Пустынные монахи-отшельники, старцы по нашему. Поэтому все было сделано, чтобы вытравить старчество из церковной жизни» (с. 134). Ну, а главный борец с ересью Ария кто был? Разве не святой епископ Афанасий Великий? А против Нестория кто восстал? Разве не святитель Кирилл Александрийский? А ересь монофизитов (как раз рожденную монахом Евтихием и ревностно поддерживаемую египетским монашеством) разве не обличал св. римский папа Лев Великий?

Как это и характерно для нынешней реформационной литературы, и книжка про «старца Антония» противопоставляет «простого народа» и предаталей-архиереев. «Высшее священноначалие, власть предержащие уже в ересь впали. Но не испорченный народ поддержал праведников» (с. 139). Вообще-то о народном протесте против движения жидовствующих ничего не известно. Протест начался как раз сверху: с новгородского архиепископа Геннадия – второго человека в иерархии тогдашней Русской Церкви.

И вот подобные ядовитые глупости переходят в этой книжке со страницы на страницу. Тут и комсомольские смакования «дорогих машин и неоскудевающих столов высшего духовенства» (с. 274). И разрезы скальпелем в стиле – «Временное правительство приветствовали все, вплоть до высшего архиерейства. Все, кроме старцев, признанных и нет» (с. 141). И личные мемуары, заставляющие вспомнить одного из сыновей Ноя: «Я ему говорю: простите, владыка, а Страшного суда не боитесь? А он мне: то ли будет, толи нет, а пожить и тут хочется!» (с. 100). И указания на сегодняшние реалии: «Проверку силы ада уже провели, присвоив всем номера. С молчаливого согласия, а то и прямого благословения духовенства вся страна превратилась в лагерь… У каждого храма есть настоятель, над настоятелем – архиерей. Кто только за его спиной стоит?» (сс. 132 и 227).

И все это – ради основного тезиса: «служить вне узаконенной государством церкви» можно (с. 197). Если ты считаешь, что тебя отстранили от служения за твою сверхобычную духовность – то имеешь полное право служить без благословения архиерея.

На упоминание о канонах, устанавливающих епископальную структуру церкви, следует ответ: «Единственный и неизменный принцип – соблюдение себя» (с. 289). «Отец Антоний, как соотнести ваше старчество с иерархией и четким порядком в церкви? – А кто благословлял великого Антония? А тысячи подвижников фивейских и нитрийских?.. Почему великий во святых Паисий остался в Валахии, не захотел он этой твоей иерархии?! А почему? Мню, что отнюдь не из-за архиереев, но потому, что Православие – это свобода духа и любое ограничение его уже протестантство» (сс. 286-287). «Ты хотел понять, чем наполнен этот дряхлый сосуд, как он вообще может без благословения правящего существовать, так ведь?.. С чьего благословения служили литургии на телах полуживых мучеников в римских тюрьмах? А причастие пустынников ангелами? Да что там говорить, примеров кажущегося нарушения принятых обычаев в житиях, и в самом Евангелии – множество!» (с. 288 и 190).

И вообще – ныне «окончание времен, вступают в силу другие законы» (с. 270). А то, что Апокалипсис назначен на завтра, для «старца Антония» вне сомнений: «Зачем выплавляется столько стали? Скажи, сколько килограмм железа вы используете у себя дома? Пускай сто килограмм. Умножь на число жителей, добавь нужды армии, общественных дорог. А куда все остальное девается? Идет же оно на подготовку прихода антихриста, вот куда! Значит, не нужно оно все это производство» (с. 257-258).

Правда, и тут есть противоречие внутри самой книжки. С одной стороны, она настаивает, что все самое страшное уже началось и чемоданы надо готовить уже сейчас. С другой, она претендует на предсказательность и обещает, что «Англии не будет, остров уйдет в море, отягощенный океаном грехов… То же ждет и Японию. Китай захлестнет большую часть России. Желтыми будут все земли за горами и после них. Африканцы заполнят наши города и веси» (сс. 170-171). «Скоро греховодники станут потчевать своих гостей блюдами из детских тел, людоедство будет восприниматься вполне нормальным действом, признаком хорошего тона. Ты доживешь» (с. 160). Ну, казалось бы, раз тебе так хорошо известно будущее, то можно установить и последовательность своих действий: вот сначала исчезнут Англия и Япония, потом придут китайцы, потом реклама будет зазывать в дорогие рестораны на дегустацию человечины, ну а потом и явится антихрист. Значит, в промежутке между предпоследним и последним актами и наступает время для бегства (если уж считать его полезным)…

Так проявляется главная линия апокрифа: тайные молитвенные дома и литургии без ведома местного правящего архиерея преподносятся в этой книге как подвиг, а не как нарушение канонических правил (при этом «старец Антоний» лицемерно на каждой странице врет, что он горой стоит за соблюдение этих правил). Впрочем, и правил-то он не знает, а потому и выдумывает, будто «Апостольские правила» запрещают священнику в мирской одежде заходить в алтарь (с. 285). А ведь во времена написания «Апостольских правил» еще не было никакой особой одежды для духовенства, богослужебные же облачения находились в алтаре и чтобы в них облачиться, в алтарь и нужно было сначала зайти в обычной одежде .

Если есть антиминс с мощами – этого достаточно для литургии без благословения правящего епископа (о том, почему именно русские антиминсы позволяют литургисать без архиерея эта книжка рассказывает на с. 191).

Антиминс – «вместо-престолие». Это по сути верительная грамота от епископа, которой он благословляет совершать Литургию в его отсутствие. Поэтому так важна на антиминсе подпись архиерея. А вот вшивание мощей в антиминс как раз необязательно: не мощи святого дают возможность совершения литургию а единство литургисающего священника с Церковью; единство и которое и выражается в его канонической связи с Епископом.

Поэтому и разворачивает священник антиминс на престоле в тот момент ектеньи, когда возносит моление о епископе . При возгласе же в конце ектении о оглашенных – «Да и тии с нами славят…» – священник целует антиминс. Но не то место, где в него вшиты мощи (русская традиция, которой нет у греков), а то место, где стоит подпись епископа. Тем самым священник берет благословение у своего архипастыря на совершение этой литургии в удалении от кафедрального собора.

Но по мнению лиц, стоящих за изданием книги «Старец Антний» подпись архиерея начинает считаться важнее самого архиерея. И в самом деле – в иркутской епархии в 2001 году три священника засобирались в леса – подальше от «печати антихриста», коей они сочли ИНН. Узнав об их призывах, к ним приехал архиепископ Иркутский и Ангарский Вадим, чтобы уговорить беглецов продолжить их обычное пастырское служение. Диссиденты, однако, отказались сослужить со своим епископом и даже не подошли к владыке под благословение. По их мнению, архиерей, принявший налоговый номер, становится безблагодатным вероотступником. И тем не менее, уходя в тайгу, эти священники не забыли взять антиминсы, подписанные архиепископом Вадимом (по милости Божией двое из них уже вразумились и, принеся надлежащее покаяние, вернулись к нормальному церковному служению).

Появление практики раскольничьего обращения со святыми антиминсами, и появление «богословского» оправдания такой практики требует цекрвного обсуждения вопроса об антиминсах. Представляется целесообразным при смене правящего архиерея заменять все антиминсы в епархии – ибо приходские священники составляют собор вокруг своего живого и правящего архиерея, а не вокруг прошлого епископа. Храм, однажды освященный епископом, переосвящать новому архиерею уже не надо. Но зачем, вознося имя одного архиерея, целовать подпись совсем другого?

Святые мощи, вшитые в антиминсы, следует конечно, перелагать в новые антиминсы. Прежние же подлежат хранению в кафедральном соборе, как это и предписывает церковная традиция относительно забрызганных, стершихся или порванных антиминсов.

Возможен и иной вариант: не заменяя сам антиминс, дополнять его подписью нового правящего архиерея. При этом антиминс заново освящать не нужно. Но можно определить, что за дни Цветной Триоди (это время наиболее уместно, потому что Пятидесятница есть день рождения христианской Церкви и есть день сообщения апостолам тех благодатных даров, которые и переданы ими епископам), следующими за назначением нового архиерея, в этой епархии все антиминсы должны быть заменены или дополнены росписью нового правящего архиерея.

… В послании Президента В. В. Путина после захвата школы в Беслане сказано, что против нашей страны ведется необъявленная война. Было бы странно, если бы враги России разрушали ее государственную жизнь, убивали ее детей, но при этом оставили бы в покое духовный стержень русской жизни – Православную Церковь. И в самом деле, мы видим, что последние 10 лет одна за другой следуют попытки внести раскол в жизнь Русской Православной Церкви.

И линию желаемого раскола недруги Церкви и России провели чрез противопоставление епископата и монашества, монашества и духовных школ, монашества и приходского духовенства.

Газеты, анонимные листовки и брошюрки (а порой и не анонимные, а порой и имеющеи ложные благословения и ложные подписи) год за годом твердят одно: иерархия утратила духовность и православность; епископы не то тайные католики, не то масоны-экуменисты; священноначалие, если на него не надавить митингами, не может понять, кто по настоящему свят, равно как и не может увидеть настоящей же духовной опасности (в налоговых номерах или в паспортах).

Тотальное недоверие к епископам, помноженное на слух о наступлении антихристовых времен, дают «богословское» оправдание проповеди решительного самочиния и непослушания, а также практике беззастенчивого попирания церковных канонов. В конце концов в сознании людей, охваченных этой пропагандой, делается допустимым нарушение самого главного, что есть в церковных канонах: церковного единства.

Очень многое сложилось вместе: и массовое полузнайство, и наследие позднесоветского диссидентства, и властолюбие некоторых «православных публицистов», и рассчетливая игра наших недругов. Вместе это поставило нашу церковную жизнь на порог серьезной мутации.

Как ее остановить? – Для начала хотя бы перестать воспевать «простецкую веру».

Протодиакон Андрей Кураев

Из книги Сергея Большакова «На высотах духа»

Предисловие к беседам

«Еще до прибытия в Valamo [то есть в Ново-Валаамскую обитель] я узнал, что там есть несколько мо­нахов с великим опытом внутренней духовной жизни.

Из них (как заслуживающие особого внимания) упо­минались: отец Иоанн — бывший игумен печенгский, [настоятель Трифонова-Печенгского монастыря] в Арк­тике, братский духовник, схимник, и отец Михаил — за­творник. Когда братия разделились в двадцатых годах по календарному вопросу, отец Иоанн присоединился к тем, кто одобрил введение нового календаря, в то вре­мя как отец Михаил занял противоположную позицию.

Отец Михаил провел много лет как отшельник, совер­шавший Святую Литургию ежедневно. Когда монахи Ва­лаама были вынуждены во время Второй мировой войны оставить свои острова, финские власти эвакуировали отца Михаила и поселили в Новом Валааме — сперва в качестве отшельника, а затем уже и затворника. Поэтому очень не­большое число людей знало этого человека Божия.

Однажды митрополит Крутицкий Николай — Его Вы­сокопреосвященство Николай (Ярушевич), второй по зна­чению епископ в Патриархии Русского Патриархата, — посетил Новый Валаам. Эрудированный и благочестивый епископ попросил настоятеля порекомендовать ему мо­наха, которого тот считает наиболее подходящим для це­лей духовной беседы. Настоятель посоветовал ему за­творника. Митрополит провел долгое время в беседе с отцом Михаилом. По возвращении к настоятелю епи­скоп выразил ему свое изумление и восхищение относи­тельно этого затворника. Митрополит порекомендовал настоятелю разрешить людям, особенно священству, по­сещать отца Михаила для духовных бесед....

...11 августа 1954 года я пошел в монастырскую цер­ковь к утрени и Литургии. Они продолжались четыре часа. К тому времени, когда я вернулся в свою келью, чтобы позавтракать, погода установилась прекрасная. Жаркое солнечное сияние струилось из безоблачного неба. Озеро стало темно-голубым. Зелень величест­венных окружающих лесов приобрела темный отте­нок. Мир и тишина царствовали повсюду.

Чуть позже я встретил отца Сергия, чья келья сле­довала за моей. Он, при своих пятидесяти пяти годах, выглядел не более чем на тридцать пять. Не было и на­мека на седину в его густых волосах и красивой боро­де. Атлетически сложенный, подвижный, с блеском в глазах. Я высказался относительно его моложавой внешности. "Ну, — ответил он, — мы все здесь молодо выглядим, и все — долгожители. И когда мы умираем, то умираем легко, без продолжительной агонии. Вся­кий, кто достигает истинной мирности души, получает и это — как бесплатное приложение”.

"Но как сделать, чтобы и я достиг такого мира души?”

"А вы сходите к отцу Михаилу, нашему затворнику. Замечательный старчик. Он даст вам добрый совет. Я представлю вас ему и скажу отцу игумену, что вы хотите встретиться со старцем, — ведь отец Миха­ил все-таки затворник... Он живет подобным образом в течение многих лет. Служит Святую Литургию всег­да один, в своей келье, — точно так же, как ее обычно служил епископ Феофан Затворник. Несколько лет на­зад его посетил митрополит Крутицкий Николай. Мит­рополит оставался долгое время в его келье и вышел от него под большим впечатлением. Позже он сказал настоятелю, что отцу Михаилу следует принимать на­род для духовного откровения. Также и Его Преосвя­щенство, епископ Лужский Михаил часто посещал его и подолгу беседовал с ним”.

Отец Сергий зашел в мою келью после обеда и повел к старцу. Мы пересекли освещенный солнцем сад, вош­ли в длинный деревянный дом и поднялись на второй этаж. Отец Сергий постучал в дверь затворника и про­изнес обычную молитву: "Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас”. Сильный, но приятный голос ответил: "Аминь”. Дверь отворилась. "Доктор Больша­ков", — представил меня отец Сергий отцу Михаилу.

Отец Михаил оказался высоким, худощавым монахом, выглядевшим очень аскетично, но при том — и предель­но добрым. Несмотря на свои почти восемьдесят лет, он казался по крайней мере лет на двадцать моложе. В его внешности и манерах было что-то очень простое и, од­нако же, вызывавшее непреодолимое чувство глубокого уважения. За свою жизнь я встречал множество патри­архов, кардиналов, епископов, архиепископов и митро­политов, и все-таки ни один из них не поразил меня столь глубоко и мгновенно, как этот простой монах.

"Проходите", — ответил старец, впуская меня в свою простую, голую келью. Я вошел. Затворник занимал большую, квадратную, очень просто обставленную ке­лью. Я приметил кровать и несколько шкафов. Напро­тив кровати, у стены, стоял письменный стол. Книжные полки были в полном порядке. В правом углу я увидел несколько икон с зажженной перед ними лампадой. В том же самом углу стоял высокий квадратный стол, покрытый белой холстиной. Я был несколько удивлен необычным видом этого аналоя. На самом же деле этот стол был вовсе не аналоем, а престолом, на котором затворник и служил ежедневно, о чем я узнал позже. Я заметил на стенах виды различных монастырей, пор­треты нескольких епископов и монахов, а также по­следнего Императора Николая II и его семьи».

БЕСЕДА ПЕРВАЯ

1. Начало беседы

«Добро пожаловать, Сереженька», — приветствовал меня отец Михаил, благословляя и называя моим умень­шительным именем, подобно родителям и инокам-старцам в России.

«Я понимаю, Сереженька, что ты богословски обра­зован и прочитал многих отцов и духовных писателей. Слышал я также, что и сам ты пишешь на религиозные и мистические темы. И потому нет нужды начинать нам с азбуки. Спроси меня о том, что ты хочешь узнать, и я, соответственно, попытаюсь ответить. Но сначала проч­ти вот это». Выбрав листок среди множества бумаг, ле­жавших на столе, старец вручил его мне. Я взял листок и прочитал. Листок этот дал мне точный и надлежащий ответ на вопрос, с которым я и пришел к старцу.

В 1951 году в результате дорожной катастрофы я по­терял знакомую, которая была и очень красива, и ис­ключительно одаренна. Она была доктором философии (с 1921 г.) и доктором наук (с 1923 г.). Она погибла как раз перед тем, когда наша дружба и сотрудничество должны были превратиться в совместный пожизненный союз. Все мои планы рухнули. Удар был так силен, что на несколько недель я вовсе покинул Англию, предприняв ряд загра­ничных путешествий. Я часто обсуждал с моим духовни­ком, очень опытным монахом, пути Божественного Про­мысла и загадку неожиданной и трагической смерти моей подруги. Хотя и примирившись со случившимся, я часто старался понять — что бы оно означало? И я хотел спро­сить отца Михаила о молитвах за умерших.

2. Молитва об умерших

«Наша светлая, преисполненная радости вера, — го­ворилось в нем, — учит, что придет время, когда мы увидимся с каждым из наших дорогих ушедших и бу­дем жить с ними нераздельно навеки. Бог есть безгра­ничная Любовь. Он не разделит тех, кто были связаны узами любви. Мы будем радоваться с теми, кого люби­ли и с кем делили наши радости здесь. Каждый наш близкий и нам дорогой станет еще ближе и дороже. Наша взаимная любовь еще более возрастет.

Зная все это, с каким же рвением должны мы поми­нать своих усопших! Наше своевременное поминове­ние вполне способно освободить их от вечных стра­даний. Как же они будут непременно благодарны нам! Наша молитва о покойных обязана быть такой же креп­кой, какой была наша любовь к ним во время земной их жизни. Они же тем самым обязательно станут к нам ближе. Истинная молитва веры может настолько при­ближать к нам наших умерших, что мы оказываемся способны чувствовать их присутствие. Во время такой молитвы слышны слова одного к другому. Отец Иоанн Кронштадтский однажды сказал: "Мы должны молить­ся об умерших так, как если бы это мы сами находи­лись, страдая, во аде. Мы должны чувствовать их му­чения и ревностно молиться об их упокоении в месте светле, идеже несть ни печали, ни воздыханий".

Наше святое учение говорит: "Молись каждый о другом”.

Молитва Церкви так могущественна, что, возносясь на небеса, она восходит к самому Престолу Всемогуще­го. Такая же молитва нисходит и во ад, освобождая тех, кто в нем заключен. Молитва Церкви обращена к Не­бесному Отцу — во имя Его Превозлюбленного и Еди­нородного Сына, поминая Его безмерную великую Жертву, которую принес Он на Кресте за грехи мира. Молитва эта совершается перед возлежащим на алтаре Пречистым Телом Сына, сокрушенным ради нас, дабы обрести нам прощение грехов наших. Эта молитва со­провождается и укрепляется молитвой всех святых, особенно же всесильным ходатайством Матери Божи­ей, непрестанной Защитницы рода христианского.

Каждый раз, когда приносится умилостивительная Жертва Тела и Крови Сына Божия, при этом присут­ствует целый сонм небесного воинства, всё собрание Ангелов и святых.

Каждый раз, когда наши умершие братия помина­ются во время Литургии, то и для их душ становится возможным присутствовать, вместе с Ангелами и свя­тыми, на молитве об их [умерших] спасении.

С какой трепетной надеждой, возможно, душа каж­дого дорогого вам человека ожидает вашего вхож­дения в храм Божий, когда вы идете попросить свя­щенника помянуть эту душу во время великого и страшного священного Таинства [Литургии] и самим помолиться за нее — вместе со всею полнотою Церк­ви. И какою радостью и каким утешением наполняется душа усопшего, когда она, поименованная, окликнутая поминовением в храме Божием, предстает перед Пре­столом Господним вместе с хором Ангелов, чтобы умо­лить Господа и Церковь о прощении грехов и о добром ответе на Страшном Судище Христовом. Какой неопи­суемой радостью, каким счастьем, каким блаженством исполняется душа, когда частица, взятая для помино­вения на проскомидии, вместе с другими частицами погружается в Святую Чашу с Пресвятой Кровью Сына

Божия — с молитвой “Омый, Господи, грехи поминав­шихся зде Кровию Твоею Честную!”

Будем же поэтому сохранять истинную любовь к на­шим дорогим ушедшим. И когда будем умирать мы сами, они тоже помянут нас в час нашей смерти — с такой же любовью, с какой мы поминали их здесь. А это — поможет и нам. И если мы простились с ними здесь со слезами и молитвами, то они встретят нас с ра­достью и с добрыми вестями. Умершие знают о нас всё и обо всём, что мы здесь делаем. Они отлично видят и слышат нас, когда мы молимся о них. Даже если бы мы захотели скрыться в недрах земли и там помоли­лись бы за умерших, то и тогда благодаря этой молитве они увидели бы, услышали и узнали, кто именно мо­лится о них. Они узнали бы также — кому мы молимся, о ком и с какой целью. Насколько же больше знает всё это Сам Господь.

И добрые дела, и молитвы живых, совершаемые в па­мять умерших, спасают их.

Какой нежной, святой родительской любовью умер­шие родители любят своих детей, остающихся на зем­ле, — их сирот! Какой ангельской любовью умершие дети любят своих родителей, которые остаются на зем­ле! Какой крепкой любовью любят скончавшиеся муж или жена свою оставшуюся без них половину! Какой чистой и нежной любовью наши братья, сестры, дру­зья и все истинные христиане любят тех, кто остался здесь, — своих родственников и друзей, единых с ними в Святой Вере! Какое безмерное число душ ожидает нас именно там. "Там, — говорит епископ Феофан За­творник, — человеческую душу встречают все те, о ком она молилась, и те, кому она молилась в течение своих земных дней”. Как это утешительно! Как милосерден Господь к нашей душе. Он сразу же посылает встре­тить нас, когда мы входим в неизвестный мир, всех тех, о ком мы молились и кому мы молились.

Эту крепость веры, это жизненное предупрежде­ние об уходе, эту ясную и лучезарную смерть, полное принятие, одобрение их жизненного пути — все эти милости получают святые благодаря их вере во Христа.

Однако если вы от всей души хотите помочь какому-нибудь вашему умершему и сделать всё, требуемое Свя­той Церковью, никогда не допускайте войти какому-либо сомнению о его или ее окончательном спасении.

Знайте, что это сомнение есть внушение злого духа. Почему?

Потому что если умершие были недостойны спасе­ния, то Господь и не допустит вас молиться о нем — по словам преподобного Иоанна Дамаскина. Последний говорит: "Относительно же тех умерших, кто недо­стойны спасения, то Бог совсем не подвигает молиться за них — ни родителей, ни жену, ни мужа, ни родствен­ников, ни друзей". Следующее пророческое слово пре­дельно выражает сказанное: "Несчастны те среди мерт­вых, о коих не молится никто из живущих”.

До Страшного же Судища Христова есть еще время помочь друг другу и улучшить положение наших умер­ших. Бескровная Жертва, принесенная за них, омывает их грехи, и эти умершие обретают благоприятную воз­можность прийти в лучшее состояние.

После Бескровной Жертвы самыми сильными сред­ствами для того, чтобы получить прощение грехов умерших, являются дела милосердия. Святитель Ио­анн Златоуст говорит: "Почтите умерших милостыней и добрыми делами, потому что это поможет им избе­жать вечных мучений”. Аминь! Ноября 10/23,1947».

Завершив чтение, я с изумлением взглянул на старца. Его удивительные глаза, блестящие и чистые, смотрели на меня. Я сразу со всей ясностью осознал, что отец Ми­хаил читает мои мысли и знает мое прошлое. «Отче, — спросил я его, — что вы думаете о смерти?»

«Я знаю одного архимандрита, — сказал я, — кото­рый думает так же».

«Благословен он, — ответил старец. — Он на правиль­ном пути и, возможно, близок к этой другой жизни. Хри­стианин более живет внутренней жизнью, он более отде­лён от этого мира и неприметным образом приближается к миру иному. Когда же приходит конец, то он естественен: тонкое средостение [между мирами] легко истаевает».

«А можете вы чувствовать живую связь с умершим, отче?»

«Конечно. Молитвы о нем поддерживают эту связь. Те, кто пренебрегают такой молитвой, обрывают сию связь, причем с прискорбным результатом. Молитвы об умершем необходимы не только им, но точно так же и нам самим».

3. Промысл Божий

«Бог ведёт Церковь, — сказал отец Михаил. — Тайна беззакония в действии с давних времен, [от века], но, пожалуй, я думаю, сейчас время нацелено в несколь­ко ином направлении. В самом деле, как много муче­ников пришлось обрести нам недавно — и обретаем даже теперь. Это показывает, как много еще есть свя­тых. В конце же времен не будет и мучеников, потому что апостасия [всеобщее отпадение от Бога] достигнет предельной мерзости. Мученики — наши защитни­ки перед Богом. Русская Церковь проходит через ис­пытания, но они временны, преходящи. В 1912 году, в то время, когда я был молодым монахом под руко­водством святого старца, я нашел его однажды в сле­зах. Когда я спросил его, почему он так скорбит, тот ответил: "А ты знаешь, что отец Онисифор, святой за­творник, открыл отцу Леонтию, который прислужива­ет ему, 21 марта сего года?” Вот что он сказал: "Отец Леонтий, великие беспорядки скоро охватят Россию. Церковь много пострадает. Многие епископы, свя­щенники, монахи и благочестивые миряне будут за­мучены, церкви будут осквернены в огромном коли­честве и монастыри закрыты. Монастыри Афонской Горы и Валаам тоже пострадают. Наше собственное братство расколется на враждующие лагеря. Мы поки­нем наш дом и будем скитаться за его пределами”. Так и произошло».

«Но, — продолжал затворник, — отец Онисифор до­бавил: "Тем не менее Валаам превзойдет Афон".

Удивительная вещь происходит сейчас. Наши монахи живут дольше и дольше. Действительно, наш средний возраст сейчас увеличился на 20 лет. В течение 20 лет многое может случиться, и мы можем еще увидеть но­вую духовную весну в России и огромное число мона­шествующих там».

4. Жизнь внутренняя

«Жизнь внутренняя очень трудна?» — спросил я старца.

«Нет, если ты избрал правильный путь. В жизни внутренней нет прямой линии. Личность то подымает­ся, то опускается. Даже в монастыре монах может жить много лет и, увы, не только не добиться какого-либо ро­ста, но даже пойти в обратном направлении. Когда мне доводилось оставлять свою келью, я часто нечаянно слышал монахов, беседующих друг с другом. Они гово­рили о духовных предметах? Нет. "Наш о. эконом не хо­рош" — говорит один. "Наша еда отвратительна. Он также не заботится разогревать ее", — отвечает другой. Эти двое прожили в монастыре по сорок лет, а их разум все еще до сих пор остается в плену телесных удобств и всяких пустяков.

Ни один из тех, кто ищет житейских приятностей, не может надеяться достигнуть внутреннего мира. Он даже не знает, что это такое.

Вот, опять же, приходит ко мне монах и говорит: "Отец такой-то тем-то и тем-то досаждает мне" и рас­сказывает свою сказку. Тогда я спрашиваю этого мона­ха: "Сколько лет ты уже в монастыре, отче?” — "Трид­цать пять". — "Ты постоянно ходишь на ежедневные службы?" — "Ты же знаешь, что хожу”. — "Ты Писание читаешь?” — "Да". — "Тогда ты знаешь, что Господь ска­зал святому Петру о том, сколь много раз тот должен прощать согрешающему против него". — "И ты против меня”, — говорит он и уходит раздраженный. Такая вот чепуха!

В мире много старых людей, которые просто ходя­чие трупы, не думающие ни о чем, кроме своих удобств. Когда мы молоды или даже в среднем возрасте, мы мо­жем скрывать нашу собственную истинную сущность. Старые же люди не могут этого делать. И часто раскры­тие истинной сути личности ужасает».

5. Молитва

«Отче, — спросил я затворника, — я полагаю, что са­мая лучшая и единственно верная молитва это: "Да бу­дет воля Твоя”. Что вы думаете об этом?»

«Я вполне согласен с тобой, Сереженька. Мы долж­ны вверять себя Промыслу Божию и не желать ничего, кроме как исполнения воли Божией о нас».

«Но как узнать — что есть Божия воля о нас?»

«Здесь есть три пути, — сказал отец Михаил. — Пер­вый — это когда сами обстоятельства нашей жиз­ни показывают нам, куда идти и что делать. Говоря в общем, следует избегать всего того, что лишает нас мира души: людей, книг, писем и занятий, порождаю­щих в нас религиозные сомнения, уныние, обмирще­ние, гордость, — в то время как всё то, от чего воз­растают вера, смирение, милосердие и утверждается мир в душе, должно быть поддерживаемо и развивае­мо. Бывают, однако, обстоятельства, когда трудно ре­шить, что делать. В таком случае самое лучшее — это получить совет нашего старца; но если у нас никако­го старца нет, то мы можем посоветоваться с нашим духовником, или с любым священником, или даже с благочестивым и опытным мирянином. Мы, однако, не должны открывать душу всем, но только тем, кому доверяем и о ком знаем, что они люди Божии. И мы должны, конечно, помолиться Богу, чтобы Он пока­зал бы нам Свою волю.

Преподобный Варсонофий учит нас, что если нам не с кем посоветоваться, мы должны помолиться Богу трижды, излагая наше дело, и потом просле­дить, в каком направлении склоняется — хотя бы немного — решение нашего сердца. А затем уж — соответствующим образом и действовать. Препо­добный советует молиться три дня подряд, но если времени нет, можно помолиться три раза в тече­ние краткого периода, подражая Господу, трижды за одну ночь молившемуся в Гефсимании — одними и теми же словами. Отцы учат нас: если мы [почти уже] верим, что наше решение соответствует воле Божией, но все же еще испытываем некоторые со­мнения, то мы должны помолиться особенно усер­дно. И если в течение этой молитвы сердце наше все более и более склоняется к одному решению, а со­мнения одновременно уменьшаются, то мы и долж­ны воспринять это как знак того, что мы действуем в согласии с волей Божией. В конце концов сомне­ния исчезнут совершенно, и мы останемся с одним- единственным и ясным решением.

В некоторых особых случаях допустимо метание жребия. Апостолы прибегли к этому при избрании апо­стола, заменившего Иуду. Так же поступили и при вы­борах Патриарха Московского Тихона. Я и сам однажды применил этот способ, когда мне не с кем было посове­товаться. То, что принятое решение было правильным, [потом] подтвердилось, хотя на тот день это трудно было себе представить».

6. Епитимья [О покаянии]

«Нет такой ошибки и нет такого греха, которые не могли бы быть прощены, если мы искренне рас­каиваемся, — сказал отец Михаил, когда мы коснулись темы епитимьи. — Важно избегать впадения в одни и те же грехи — какими бы они ни были: пьянство, картежная игра, нечистота и им подобные. После каждого падения наше покаяние ослабевает. Мы при­выкаем к нашим грехам и наконец благодать Божия не производит уже никакого воздействия на грешни­ка, который становится поначалу равнодушен к хри­стианской жизни, а затем и яростно враждебен Богу. Когда человек достигает такого состояния, он утрачи­вает способность к покаянию и превращается в нече­стивца.

Напротив, те, кто искренне раскаиваются, даже если они вновь и вновь впадают в тот же самый грех, начи­нают сперва чувствовать равнодушие по отношению к нему, а потом и ненавидеть его. Мало-помалу вся­кий грех делается для них отвратителен, а сами они становятся Божиими святыми. Всяк свободен выби­рать или первый, или второй путь. Те, кто выбирают правый путь, должны помнить: чем раньше он начнет­ся, тем лучше.

Трудно разбивать вдребезги прежние застарелые привычки. Преступники и убийцы не были рождены такими. Они ничем не отличались от любого другого, но пренебрегли покаянием в малых грехах и закончили как нечестивцы.

Подлинная личность любого человека обнаружива­ется в его старые годы, и еще более — в его смерти».

7. Книга о. Софрония [о прп. Силуане Афонском]

«Что вы думаете, отче, о книге архимандрита Соф­рония "Старец Силуан"? — спросил я затворника. — Не­которые люди критикуют ее довольно сурово».

«Хорошая книга. Я прочитал ее с пользой для самого себя и дал как подарок на прощание епископу Михаилу Лужскому, когда он посетил меня. Епископу эта книга очень понравилась. Там есть два полезных места — с советами.

Первый — о том, что мы должны повиноваться на­шему старцу сразу же, без обсуждения с ним наших возражений и сомнений. Они не полезны для нас. Когда старшие указывают нам что-то сделать во имя Божие и встречают наше сопротивление, то они, будучи людь­ми, начинают сомневаться в самих себе и в том, был ли их совет верен, — и отступают.

Второй полезный совет — о том, как быть всеми любимым. Старец Силуан однажды встретил пожи­лого монаха, отца Пантелеймона, который был совер­шенно счастлив. Старец спросил его, почему он так счастлив? Отец Пантелеймон ответил: "Я повинуюсь моему старцу во всем без исключения" — и добавил, что он потому еще счастлив, что всякий из их мона­шеской общины любит его. Старец спросил, поче­му же братия его любят? "Потому, — ответил отец Пантелеймон, — что я повинуюсь каждому и сразу же иду, куда меня посылают". Делай так же, Сереженька, и ты познаешь на собственном опыте, как стать счастливым.

Когда ты советуешься со старцем, твердо следуй его решению и не иди к кому-либо другому. Ибо это — не­верие.

Довольно много людей приходит посоветоваться со мной, но в действительности большинство из них про­сто желает моего подтверждения уже принятого ими самими решения.

Однажды пришел к старцу архимандрит. Ему был предложен епископский сан, но он решил отклонить это предложение. Тем не менее он хотел получить от старца одобрение такого своего решения. "Отче, — ска­зал он, — мне предложили епископство, но полагаю, что я неподходящая персона". — "Ну, отец архиман­дрит, если ваши начальники решили, что вы подхо­дите, и призывают вас, то ваш прямой долг — подчи­ниться", — ответил старец. "Но, отче, — продолжал архимандрит, оправдываясь, — я чувствую себя не­достойным такого поста. Кроме того, я предпочитаю мое настоящее положение”. — "Это — не вопрос лич­ных склонностей, отец архимандрит. Никто не может судить сам о себе. Начальствующие уверены, что вы подходите для предлагаемого места. Если они совер­шают ошибку, то ответственность — на них, а не на вас. Уж вы-то должны знать, что для монаха послушание выше молитвы и поста. Созерцательная жизнь часто служит вступлением к жизни апостольской — и наобо­рот". Но архимандрит отклонил совет старца и вернул­ся в свой монастырь. Однако он своевременно осознал свою ошибку, испытывая притом беспокойство и уны­ние. С раскаянием он вернулся к старцу. "Вам пред­ложат другое епископство, — сказал старец, — и вы должны принять его. Эта новая епархия станет тяжким крестом для вас на многие годы. Вспомните, все те, кто отвергал свои кресты, получали другие — гораздо тяжелее"...»

БЕСЕДА ВТОРАЯ

1. «Это приходит от Меня»

Моя вторая беседа со старцем Михаилом состоялась на следующий день, 12 августа 1954 года. Мне хотелось спросить затворника: почему случилась трагедия, кото­рую я пережил в 1951 году? Старец встретил меня с при­сущей ему добротой и дал прочитать другой листок. Взяв его, я прочел: «Это пришло от Меня. Счастье и не­счастье, возвышение и падение, здоровье и болезнь, слава и бесчестье, богатство и бедность — всё приходит от Меня и должно приниматься как таковое. Те, кто вве­ряют себя Мне и принимают все испытания, которые Я посылаю им, не постыдятся в День Суда. Они явятся такими уже здесь, на этой земле, потому что их жизнь приняла именно такое направление, а не иное. Я посы­лаю каждому то, что лучше всего для него...»

Я взглянул на старца: «Это нелегкие, суровые слова, отче».

«Нет, — ответил старец, — ты просто сейчас не по­нимаешь эту простую истину. Многие люди, сраженные несчастьем, или впадают в уныние, считая, что всё по­гибло, или же становятся бунтарями, полагая, что они страдают несправедливо. Истина, конечно же, в том, что Бог ведет нас всех Своим собственным путем, кото­рый всегда является наилучшим для каждого».

«Всё приходит от Бога, — продолжал затворник, — здоровье и болезнь, изобилие и нищета, честь и позор. Мы, христиане, в теории верим в Бога и в Божий Про­мысл, но в действительности живем так, как если бы они никогда не существовали. Мы доверяемся нашей соб­ственной мудрости и пожинаем соответствующие плоды. Те, кто искренне верят в Бога, могут совершить любое чудо. Отец Иоанн Кронштадтский и оптинские старцы со­вершили много чудес — будучи такими же, как мы. Они имели живую веру; большинство же из нас имеет веру мертвую. И в этом проявляется общее с бесами. И бесы знают, что Бог есть, но, однако же, противятся Ему.

Есть люди, которые приходят посоветоваться со мной, но я сразу вижу, что они всего лишь хотят быть поддержанными в решении, которое они уже приняли. Подчас это решение явно противостоит воле Божией; тем не менее они упорствуют в нем. Говоря же в общем, большая часть того, что нам не нравится, для нас — как раз лучше всего».

«А чудеса ныне случаются, отче, — спросил я стар­ца, — в каждодневной жизни?»

«Конечно случаются. Ты знаешь этого старого священ­ника, которого ты упоминал недавно, и как он ослеп?

Он был священником в женском монастыре, и при­том грубым и жестоким с монахинями. Раз одна из мо­нахинь пришла к игумении и сказала: "Пожалуйста, со­берите всех". Игумения сделала, как та просила.

Монахиня тогда обратилась к сестрам: "Я видела во сне Матерь Божию, сказавшую мне, что если в течение двух недель наш священник не исправится, он ослеп­нет”. Когда призвали священника, тот пришел в ярость и стал браниться.

Наша внутренняя жизнь есть чудо и проявление Промысла Божия».

2. Царская семья

Я посмотрел на прекрасный портрет последнего русского Царевича Алексея, который украшал стену.

Он был убит вместе со всей Царской Семьей в июле 1918 года в Екатеринбурге. «Вы его почитаете?» — спросил я. «Конечно. И его жизнь, и его смерть. Я по­читаю всю Семью последнего Царя. Алексий — святой, во многом подобный святому Царевичу Димитрию. Убийцы Царской Семьи, возможно, так это и восприни­мали».

«Они будут канонизированы?»

«Кто знает? Есть много святых, которые не канони­зированы, много неизвестных людям святых, но кото­рые известны Богу. Я слышал, что в [росписи] церкви в Оплйнаце, в Сербии, где погребены Цари Карагеорги- евичи, Николай II уже представлен как святой — с ним­бом вокруг головы. Формальная же канонизация есть просто регистрация широко распространенного на­родного почитания. Некий священник Аносов написал прекрасный акафист Николаю II. Я читал его. Этот ака­фист не может, конечно, быть [пока, до канонизации царственных мучеников] использован в Церкви, но он красив и точен.

Вот как ты спрашиваешь, почему произошла твоя личная трагедия, точно так же и многие люди спраши­вают: почему случилась трагедия екатеринбургская? Ничто не происходит без попущения Божия. Бог допу­стил эту трагедию для их собственного и нашего блага. Помни, что пути Божии — не наши пути».

3. Великие добродетели

«Что самое важное в жизни?» — спросил я отца Ми­хаила.

«Любовь, — ответил он. — Никогда никого не осуж­дай, не имей врагов, каждого уважай. В жизни избегай всего, что делает тебя горделивым и что нарушает твое душевное спокойствие. Самая лучшая молитва — это, как ты и сам говоришь: "Да будет воля Твоя”. Искреннее покаяние покрывает все грехи. Всегда помни, что все треволнения в этой жизни предназначены сделать нас наиболее чуждыми миру сему. Следовательно, они ведут нас к лучшей жизни. Наружное благочестие, на­божность, молитвенные песнопения, бдения и посты хороши сами по себе и необходимы, но лишь как об­рамление напряженной внутренней жизни: смирения, непрекращающейся молитвы, веры в Бога, и так да­лее. Если второе отсутствует, то и от первого не много толку. Ты знаешь о разговоре дьявола с преподобным Макарием Великим, что описан в "Патериконе”? Дья­вол выразил недовольство святому тем, что тот сильно досаждал ему. Святой спросил: "Чем?” — "Ну, — отве­чал дьявол, — всё, что ты делаешь, и я делаю, и даже больше. Ты постишься время от времени, а я никогда не ем. Ты часто проводишь ночи в бдениях, а я никогда не сплю. И есть только одна вещь в тебе, недостижимая для меня". — "Какая же это вещь?” — спросил препо­добный дьявола. — "Твое смирение побеждает меня, Макарий!" — воскликнул дьявол.

Если хочешь быть смиренным, Сереженька, — про­должил старец, — никогда не проси и тем более ни­когда не добивайся какого-нибудь выгодного места, положения, почестей, привязанностей — ничего; но, с другой стороны, никогда и не отвергай ничего, пред­ложенного тебе от доброго сердца и с добрым намере­нием.

Не пренебрегай искренним покаянием, которое есть самое полезное для возрастания в нас смирения. Воис­тину покаяние может совершенно преобразить челове­ка».

4. Об исповеди

Старец сказал: «Как-то раз пришла навестить меня пожилая дама со своей дочерью. Мать поведала мне, что ее сын, хороший и от природы религиозный че­ловек, часто посещающий храм, тем не менее в те­чение многих лет ходит туда, не принимая Святого Причастия. Этот сыновний обычай причинял матери страдание. Она просила наставить сына на истинный путь. Я согласился попробовать. Вскоре этот сын по­сетил меня. Я нашел его приятным и искренним че­ловеком. Я расспросил его об образовании, работе, характере жизни и так далее. Он все подробно опи­сал и был откровенен. "Почему вы не идете к Святому Причастию? — спросил я моего посетителя. — Вы уже среднего возраста, живете в тревожное время, и не­ожиданно может прийти смерть". — "Вы совершенно правы, отче, — ответил мой гость, — но я страшусь исповедоваться, потому что не привык”. — "Друг мой, ныне у вас и нет необходимости в этом, — сказал я ему. — Ведь я только что услышал одну из самых ге­неральных исповедей в моей жизни. Встаньте на коле­ни, и я прочту над вами молитву об отпущении грехов". Он встал, и я отпустил их ему. Сегодня он — хорошо из­вестный церковный человек.

Я слышал невероятнейшие истории от моих каю­щихся. И я уверен, что любовь и понимание могут пре­вратить самого закоренелого грешника в личность глубоко набожную и что можно спасти человека, пре­бывающего в крайнем бедствии, даже на грани са­моубийства, превратив его в просто хороших мужчи­ну или женщину — или даже в святого. Невероятно, но факт — какое множество людей, даже в монасты­ре, проживают свои жизни под мрачной тенью тща­тельно скрываемого греха или преступления, не имея смелости исповедать их такому же человеку — из бо­язни утратить его уважение. Однажды я был призван исповедать умиравшего монаха, который был весьма почитаем за его образцовую жизнь. Его агония была долгой и мучительной. Он пребывал в великом стра­хе. Я, конечно, сразу понял, что происходит. Умирав­ший монах скрывал какой-то неоткрытый на исповеди грех. Я спросил его прямо, что это было. Он совершил его тридцать лет назад, но никогда не мог испове­дать — вплоть до своего смертного одра. Он упокоился в мире».

5. Мистические состояния

Мы обсуждали встречающиеся мистические состоя­ния. «Никто не может понять этих состояний, Сере­женька, — сказал старец, — кроме лишь тех, кто лично их испытал. Как слепой человек не может представить различные цвета, так и земной человек не способен представить чудеса, воспринимаемые в созерцании. Обычно эти чудеса есть награда тем, кто сподобился духовного венца.

По утверждению оптинского старца Амвросия, есть пять венцов. Самый славный дается за терпеливое не­сение скорбей. Остальные четыре даются за девствен­ность, монашескую жизнь, духовное окормление дру­гих и смиренное перенесение болезней.

Пяти венцам соответствует семь небес. Пять из них уготованы для тех, кто следует за Агнцем, где бы ни пролегал Его путь, то есть для аскетов и мистиков, для набожных монахов, — в то время как другие небе­са уготованы для остальных. Таков, например, человек, которого я упоминал вчера.

Как ты понимаешь, все эти венцы, небеса и так да­лее лишь означают различные мистические духовные состояния. Сами же они непередаваемы. Никто, кроме только тех, кто имеет собственное переживание этого опыта, не может понять их.

Я уже подчеркивал превосходство монашеской жизни инока и особенно жизни созерцательной, по­тому что они быстрее приводят к боговедению, чем все другие жизненные состояния. Преподобный Феодор Студит однажды сказал, что любой, став­ший монахом, способствует прощению грехов своей семьи — до седьмого колена. Я не стану отрицать, что наивысшая святость и мистические видения воз­можны также и в миру — в том случае, если люди живут с Богом в обителях своих сердец. Такие люди встречаются время от времени, но даже и им весьма желательно постоянно проводить долгие периоды в созерцательных монастырях — в молитве и раз­мышлении. Простое же проживание в монастыре — само по себе недостаточно. В таком недолжном слу­чае и происходит, что мы так часто встречаем старых монахов, которые духовно мертвы, упрямы, сварли­вы, озабочены своими телесными удобствами, встре­чаем людей рутинных, лодырей — и часто у края не­верия. Никто не может считать свое спасение само собой разумеющимся, но каждый должен жить в по­стоянном напряжении и покаянии; иначе ветхий Адам покорит их. И наиболее запомни одну вещь. Ни один из тех, кто избрал царский путь жизни в Боге, в богомыслии и созерцании, — в монастыре ли, в миру ли, — не осмеливается покинуть его. Если он так сделает, то погибнет навеки. Я знал монаха, ко­торый был настолько раздражен своим игуменом из-за суровости последнего, что решил оставить мо­настырь. Накануне отъезда ему приснился ужасный сон. Он увидел самого себя, покидающего обитель, и то, как на него тут же набросились отвратительные чудовища в человеческом образе, безжалостно мучив­шие его. Суровость игумена предстала перед монахом как любящая и совершенная доброта. Проснувшись, монах тут же пошел к игумену и открыл ему и свое намерение, и свой сон. Игумен принял монаха мило­стиво и объяснил ему, что эта строгость была необ­ходима для его же спасения. И если бы он вернулся в мир, то нашел бы, что жизнь там гораздо суровей, чем в любой монашеской общине».

6. О ежедневных церковных службах

Во время нашей беседы я рассказал отцу Михаи­лу о моем друге, докторе Гуннере Рбзендэле, настоя­теле лютеранского прихода в Осби, в Швеции. По­сещаемость храмов в Швеции очень низка. Так было и в Осби, когда доктора Розендэла назначили туда более двадцати лет назад. Новый настоятель начал служить шведскую мессу в церкви ежедневно, что яв­лялось неслыханной вещью в Швеции, и, кроме того, совершать все ежедневные службы, предписанные Шведской Церковью, которые едва ли отправлялись даже в соборах. Делая все это благоговейно и неиз­менно, доктор Розендэл постепенно создал большое религиозное сообщество. На ежедневных вечернях в его храме — больше народа, чем во многих приходах на воскресной мессе. Постепенно Осби превратилось в место паломничества. Люди изо всех частей Скан­динавии и более отдаленных мест прибывают в Осби индивидуально и группами, восхищаясь здесь многочисленностью прихожан и духовно возвышенными службами.

«Твоему другу следует оставаться там, где он есть, и упорно продолжать свои усилия. Он еще более бу­дет поражен результатами, — сказал отец Михаил. — Я расскажу тебе подобный же случай из жизни нашего великого валаамского игумена — отца Назария Са­ровского, современника преподобного Серафима. Он [оставив игуменство на Валааме] покинул монастырь в 1804 году и вернулся в Сэров. Перед поселением в Сарове отец Назарий совершил путешествие в Юж­ную Россию для ознакомления с тамошними монасты­рями. Его сопровождал другой инок — отец Иларион. Однажды в субботу наши путешественники прибыли к некоему приходскому настоятелю. Игумену священ­ник понравился. Он был удивлен, однако, что послед­ний не сделал никаких приготовлений в отношении песнопений вечерней службы. Игумен поинтересовал­ся причиной этого. Настоятель ответил, что он не со­бирается петь за службой. Он также добавил, что слу­жит редко — даже Литургию.

"Мой приход, отец игумен, весьма большой, — ска­зал священник, — и раскольников у нас нет, но люди равнодушные. Они редко приходят в церковь. Я не вижу никакого смысла служить с большей частотой в пустом храме". — "Отче, — ответил огорченный игумен, — если твои прихожане пренебрегают сво­ими важнейшими обязанностями, то ты-то, их па­стырь, не должен пренебрегать своими! Храм Божий никогда не бывает пуст. Со времени его освящения он имеет своего собственного Ангела Хранителя. Если твои прихожане не исполняют своего долга, то их Ангелы Хранители так не поступают. Они на­полняют храм. Когда ты служишь, Ангелы сослужат тебе. Ты должен служить постоянно и просить Бога обратить твоих прихожан к молитве и покаянию. Господь же укажет их Ангелам Хранителям убедить их прийти. Ты отвечаешь за свою собственную душу и души твоей паствы. Ты должен ясно понимать это и исполнять".

Настоятель был весьма взволнован сказанным и попросил иноков помочь ему. Игумен распоря­дился звонить к вечерней службе и сам пошел вме­сте со своим спутником в приходскую церковь. Ког­да началась служба, церковь была пуста. После того как было прочитано Евангелие, игумен произнес проповедь, подчеркнув необходимость и пользу по­стоянного посещения храма. В церкви уже было тридцать человек, наиболее любопытных деревен­ских жителей, пришедших узнать, почему служат — с пением? Игумен снова проповедовал в конце служ­бы. Большое число народу пришло к воскресной Литургии.

Вечером игумен заметил много людей, собираю­щихся неподалеку от церкви. "Зачем они собирают­ся здесь, отче?" — спросил игумен у пастора. "Они, как обычно, идут сюда попеть и поплясать", — отве­тил последний. "Мы тоже непременно должны пойти туда", — сказал игумен, беря с собой книгу Житий свя­тых. Выйдя на церковный двор, игумен сел на скамью и начал читать нескольким старушкам, собравшим­ся вокруг него, житие святого, поминавшегося в тот день. Через некоторое время и несколько стариков присоединилось к ним. Игумен принимал каждого с превеликой добротой. Читая житие святого, игумен пояснял отдельные места. Еще больше подошло к ним народу... На следующий день игумен снова служил — Святую Литургию и вечерню, как обычно проповедуя. Он продолжал так делать каждый день. После двух не­дель таких служб в церковь этого священника начал приходить народ и из отдаленных селений. Церковь стала переполненной. Сам настоятель превратился в ученика игумена и повиновался ему — как если бы тот был старцем.

После длительной остановки игумен Назарий от­правился в путь, чтобы продолжить свое путеше­ствие, очень довольный исходом дела. Возвращаясь в Саров по той же самой дороге — уже по прошествии значительного отрезка времени, игумен и его спут­ник достигли церкви знакомого настоятеля перед самым началом воскресной Святой Литургии. Много­численная толпа окружала церковь. Узнавая игуме­на, люди радовались и внесли его в церковь, держа на своих плечах. Настоятель как раз собирался начать Божественную Литургию. Глубоко взволнованный, игумен поблагодарил Бога за такой переворот в не­давно еще приходившем в упадок приходе. Толпы окружали игумена, испрашивая его благословения. После Литургии настоятель произнес одну из сво­их лучших проповедей, поведав прихожанам о том, что многочисленность присутствующих в храме есть результат молитвы игумена. Толпы стали столь ве­лики, что лишь небольшая часть прихожан имела возможность проникнуть в церковь; остальные вы­нуждены были стоять вокруг нее, слушая службу под открытыми окнами. Игумен вновь задержался на некоторое время в селении. Когда он покидал его, несколько тысяч человек — мужчины, женщины, дети, все в слезах, во главе с настоятелем — сопро­вождали игумена не одну версту. Настоятель остался под духовным руководством игумена до самой кончи­ны последнего. Приход стал цитаделью веры. Я слы­шал, что он пережил войны и революции и процве­тает так же, как и более 150 лет назад, когда игумен Назарий покинул его.

Каждый священник, жалующийся на слабую посеща­емость его приходского храма, мог бы с пользой после­довать совету игумена Назария».

БЕСЕДА ТРЕТЬЯ

1. Блаженная долина слёз

Старец принял меня в третий раз со свойственной ему, как всегда, добротой. Я заметил, что у него не­сколько покрасневшие глаза. Я попытался выяснить причину. «Вы хорошо видите, отче?» — спросил я за­творника.

«Нет, Сереженька, я пролил слишком много слез за свою жизнь», — ответил затворник.

«Отче, — сказал я, — преподобный Исаак Сирин пи­шет: "Пока ты не способен вступить в долину слез, пока твой внутренний человек служит миру — это означа­ет, что ты все еще ведешь мирскую жизнь и работа­ешь Богу внешне, в то время как внутренний человек остается бесплоден". Слезы покаяния, по словам пре­подобного Исаака Сирина, есть знак пробуждения это­го внутреннего человека. Он пишет далее, что только вхождением в долину слез душа наша оставляет тем­ницу мира сего и вступает на путь нового века, начиная дышать новым и прекрасным воздухом*. Преподобный также говорит, что эти слезы не есть те же самые сле­зы, что проливают многие люди во время молитвы — или причастившись, или же за чтением [Священного Писания и молитвословий]. Он утверждает, что эти новые слезы текут беспрерывно по два года и более. Как это может быть?»

«Да, Сереженька, — сказал задумчиво-медленно старец, — я знаю человека, который прошел через эту благословенную долину слез. Преподобный Исаак вер­но говорит, что те, кто обретают благодать этих слез, постигают, как блуждание мысли во время молитвы прекращается, и самая природа этих слез меняется. Та­кие созерцатели входят в покой [Божий], описанный в Послании [святого апостола Павла] к Евреям (4, 5). Когда этот покой обретен, душа начинает созерцать духовные тайны. Святой Дух начинает открывать ей небесные вещи. И Бог приходит, чтобы поселиться в ней».

2. Ежедневное служении Литургии

«Почему у вас такой высокий и необычный аналой в углу, отче? И почему вы его накрыли?» — спросил я у старца.

«Более четверти века. Отец Ефрем из Смоленско­го скита делал то же самое — с благословения ар­хиепископа, а потом стал и я. Пойми, я служу один, без каких-либо помощников — как это привык делать епископ Феофан Затворник. Ничто так не совершен­ствует и не воодушевляет священника, как ежедневное служение им Святой Литургии. Но мы должны помнить слова преподобного Симеона Нового Богослова: "Не го­дится принимать участие в причащении Святых Таин, если это не вызывает покаяния и слез радости". Слу­жить Литургию одному — дело необычное, и это может быть позволено лишь немногим людям, но даже и тог­да в особых только обстоятельствах — как, например, в моем случае. Последний игумен, отец Иероним, был прав, говоря, что Святая Литургия есть общественное богослужение, а не частное священнодействие для свя­щенников. Святая Литургия должна совершаться в хра­мах — для людей. Я же — в необычном положении. Будучи затворником, я никогда не выхожу и не вижу людей, но молюсь за них и с ними».

3. Частое причащение

«Видишь ли, Сереженька, — продолжал старец, — в ранней Церкви люди причащались за каждой Литурги­ей, за которой они присутствовали. Позже, однако, народ расслабился, и для тех, кто не причащался, заменой стал антидор. Причащались все реже и реже. Наконец народ начал считать, что для обычного христианина [вполне] достаточно одного Причащения в год — на Святую Пас­ху, а для самых благочестивых — четырех.

За Литургией появились присутствующие, но не причащающиеся. Сама идея частого Причащения ста­ла подозрительной и даже порицаемой. Как могут люди идти к Причастию без надлежащей подготовки? Как это можно делать часто?..

Когда я был молодым монахом, меня на некоторое время послали на наше подворье, в Петербург, столицу Империи, где ты родился. Нас часто посещала там состо­ятельно, но скромно одетая женщина. Она была дочерью важного русского аристократа, графа Орлова, и жила со своей вдовой матерью. Эта молодая женщина была очень благочестива и хотела причащаться ежедневно. Она открыла свое желание мне. Я его одобрил и послал ее к дружески расположенному ко мне приходскому священнику, который составил для нее список церквей, где ежедневно служились Литургии. Она по очереди посещала их, причащаясь. В те дни ежедневное Прича­щение в одной и той же церкви показалось бы в выс­шей степени подозрительным. О графине подумали бы, что она или сумасшедшая, или какая-то сектантка. Эта дама сказала мне однажды, что хочет быть монахиней. Я посоветовал ей подождать — пока не умрет ее мать. Когда это произошло, она поступила в монастырь. В положенное время стала игуменьей и написала мне как-то раз, выражая свое горячее желание быть затвор­ницей. Я одобрил ее выбор. Эта графиня предсказала мне, что со временем я буду рукоположен в священный сан...»

4. Воля Божия

«Видишь ли, Сереженька, — сказал мне отец Миха­ил, — ничто не случается в этом мире без воли Божией. По Его воле, например, ты покинул Россию ради Запа­да, не зная, куда ты идешь и почему. Бог поселил тебя теперь в Оксфорде, в Англии, и ты пишешь свои книги, статьи и прочее. И волею же Божией ты приехал сюда, чтобы увидеться со мной. Зачем? Ты не знаешь этого сегодня, но в свое время поймешь. То же самое проис­ходит с каждым, включая и меня самого. Я не ученый человек в академическом смысле. У меня нет ни вну­шительного вида, ни замечательного голоса. Послед­ний игумен Маврикий, к которому меня определили в качестве личного секретаря и келейника, умер, когда я был еще диаконом. И я мог бы оставаться в этом сане еще по прошествии многих лет.

В нашем монастыре игумен призывает людей или к монашеской трудовой жизни, или к посвящению в сан — в любой момент, когда пожелает. Но Боже­ственная воля решает иначе. Однажды о. настоятель вызвал меня и сказал: "Отче, мы будем скоро выбирать нового игумена. Он, несомненно, назначит нового личного секретаря. Я хочу вознаградить тебя за твою добрую службу последнему игумену рукоположением теперь во священника. Приезжает архиепископ, и я изложу ему свое предложение". Через несколько дней архиепископ Серафим (Лукьянов) — тот, что те­перь митрополит и проживает в СССР, — приплыл на Валаам. Он жил тогда в трудное время. Церковь Финляндии была в смуте. И вот архиепископ прибыл и пригласил меня для беседы. Когда я вошел в его ком­нату и получил его благословение, владыка спросил меня: "Отец настоятель предложил мне вчера рукопо­ложить тебя во священство. Ты готов?" — "Не знаю, — ответил я, — я человек, не имеющий ни образования, ни прекрасного голоса, ни проповеднического дара”. Я тут же увидел, что архиепископ собирается сказать: "Ну что ж, в таком случае мы можем пока подождать", — но раздался стук в дверь и его личный секретарь, войдя, доложил: "Владыко, князь Салтыков прибыл из Стокгольма и просит вас срочно принять его”. Услы­шав это известие, архиепископ вдруг изменил свое на­мерение и сказал: "Ну, отче, оправляйся к духовнику и будь завтра готов к рукоположению”. Так это и со­вершилось.

Вскоре же на Валааме разразилась смута, и я удалился в скит. Новый календарь ввели в монастыре в то время, когда я уже жил отшельником. Поскольку я был свя­щенником, я начал ежедневно служить Божественную Литургию — с тех пор так и служу. Бог управляет все­ми нами. Но не чаще, чем нам необходимо давать уроки справедливости. Это болезненно, но без этого внутрен­ний мир не может быть достигнут. Некоторое время на­зад меня посетил молодой, весьма ученый и, смею доба­вить, святой епископ, тебе тоже известный. Что я сказал ему, то я могу повторить и тебе. Я обратился к нему в конце нашей беседы: "Владыко, вы знаете, что имеется девять блаженств [благословений], первые семь из кото­рых содержат обетование утешения. Блажени нищие ду­хом, яко тех есть Царствие Небесное [Мф 5,3], и так далее. Но последние два — обещают нам страдание за правду и за Христа, причем называют это страдание блаженным.

Что это значит? Когда мы начинаем нашу духовную жизнь, Бог дарует нам утешение, чтобы поддержать нас; но когда мы становимся властителями своих страстей, враг, не способный иметь влияние на нас изнутри, вос­станавливает против нас наших ближних (хотя бы они и были нашими лучшими друзьями) — так, чтобы мы смогли оставить путь, по которому ведет нас Бог”».

1960 г. Валаамские старцы. Иеросхимонах Иоанн, иеросхимонах Михаил (Питкевич), схимонах Николай (Монахов)

«Однажды вечером преподобный Серафим Саровский сказал своему соседу-монаху: "Отче, пойдем со мной в церковь”. Они пошли. Преподобный Серафим зажег все лампады и все кандила — как на Пасху. После того как служба была завершена, преподобный Серафим сказал монаху: "Отче, запомни только одну вещь — ста­райся стяжать внутренний мир". Когда монах проводил преподобного в его келью, тот снова повторил, давая ему благословение: "Отче, старайся стяжать внутрен­ний мир". На следующее утро тот же самый инок обрел преподобного Серафима скончавшимся. Преподобный преставился на молитве перед иконой».

«Видишь ли, Сереженька, — пояснил затворник, — преподобный Серафим знал, что их служба должна быть последней для него на этой земле. Он уже шел обрести свой венец. Для него это была Пасха. Что преподобный сказал монаху, то я повторяю и тебе. Пока мы не имеем мира в душе, — мы не можем зреть Бога. Мы пребываем в непонимании прошлого — даже в границах, дозволен­ных Богом. Но мы также не знаем, что нам делать сей­час и что должны стремиться делать в будущем. Если мы не имеем мирного духа, это означает, что внутренне мы все еще не смогли достигнуть здравого, целостно­го состояния и ослеплены страстями, мешающими нам видеть мир в его истинном свете. Но когда мы обретаем внутренний мир, наши страсти становятся управляемы­ми, и мы ясно видим, кто мы и куда мы идем. Видишь ли, Сереженька, невозможно быть добрым рабом Божиим и работать в Его винограднике в каком бы то ни было ка­честве — с тем или иным успехом — если прежде не до­стигнут внутренний мир. Люди ценят этот мир превыше всего, но ясно, что они не могут обрести его у тех, которые сами его не имеют. Так, многие поучения, книги, учебные духовные руководства и примеры не имеют успеха, пото­му что не укрепляют [в душе] внутреннего мира — в со­зерцании и бесстрастии. Но когда ты достигаешь этого душевного мира, всё тогда оказывается в должном по­рядке, потому что Бог — с тобой. Лишь в глубоком душев­ном мире можешь ты видеть Бога и понимать Его волю. Все наши труды, какими бы надежными и основательны­ми они ни могли нам казаться, построены на движущих­ся песках и рухнут — как тот дом на песке, о котором мы читаем в Евангелии, — если мы не обретем мира в душе и не узнаем, где строить и как строить».

2. Как достичь спокойствия души

«Ты и сам знаешь, Сереженька, — продолжал ста­рец, — как обрести душевное спокойствие. Избегай все­го, что нарушает мир в твоей душе и развивай всё, что его приращивает. До тех пор, пока ты не увидишь ясно сво­их собственных недостатков и грехов и не достигнешь хотя бы малейшего пролития слез, ты не сможешь до­стичь покоя души. Но если ты станешь искусен в Ии­сусовой молитве, если будешь усиленнее размышлять над Писанием и упражнять самого себя в истинном по­каянии, смирении и правде в Боге, спокойствие души придет в свое время. Когда ты достигнешь этого, ты смо­жешь видеть мир с точки зрения, весьма отличающейся от той, с которой ты смотришь сейчас.

Когда мы идем в длинной колонне, мы видим только наших ближайших соседей и знать не знаем, что проис­ходит в голове или в хвосте колонны. Но стоит нам по­кинуть ее и расположиться где-нибудь повыше, как мы уже можем видеть всю колонну целиком — и откуда она вышла, и куда идет. Подобным же путем те, кто до­стигли этого благословенного покоя души, видят свои жизни в целом, — и это есть истинное указание на то, что они сподобились Духа Святого.

Я рассказывал вчера об известном тебе отце, о его мо­литве и его видениях, так же, как и о некоторых мона­хах, обретших благодать и слёз, и прозрения будущего.

Однако всё это лишь ненамного выше покоя души. Последний же есть верный знак того, что Святой Дух сошел, чтобы обитать в нас. Когда это происходит, ты можешь видеть те же самые вещи, которые видел Мотовилов во время его беседы с преподобным Серафи­мом*. Подобным же образом преподобный Симеон Но­вый Богослов имел видение Божие.

Ни к чему обсуждать этот слепящий свет, этот оке­ан света. Как я говорил тебе, никто не может понять, что это за состояние, пока сам не испытает его».

3. Совет прп. Серафима о. Тихону Надеевскому

«Тебе известно, Сереженька, — продолжал старец, — что мое первое монашеское имя было Тимон? Мое ны­нешнее имя я получил, когда стал схимником. Препо­добный Серафим был дружен с неким отцом Тимоном, иеромонахом Надеевского монастыря. Преподобный дал следующий совет отцу Тимону: "Отче Тимоне, сей везде пшеницу, которую Бог дает тебе. Сей ее в добрую землю, сей в песок посреди камней, при дороге, среди плевел. Быть может, некоторое количество твоей пше­ницы укоренится и возрастет, и принесет затем плод — хотя и не скоро. Не зарывай в землю талант, который Бог дал тебе. Иначе ты будешь отвечать за свою нера­дивость пред твоим Господом и будешь наказан. Но от­дай свой талант купцам, и они заработают тебе добрый капитал”. Я даю тебе подобный же совет. Используй свой литературный дар для распространения Царства Небесного среди людей и свидетельства Евангелия. Это есть, по сути, твой долг».

«Что помогает, отче, — спросил я затворника, — об­рести внутренний мир?»

«Я уже сказал тебе, Сереженька: терпеливое несение скорбей, чистая молитва и частое Причащение».

4. О безмолвии

«Что вы думаете о безмолвии, отче?» — продолжил я свое вопрошание.

«Это правильный и надлежащий вопрос, Сере­женька. Если ты читал преподобного Исаака Сири­на, ты, конечно, знаешь его совет: "Когда ты поло­жишь на одну сторону всю аскетическую подготовку, а на другую — безмолвие, ты тут же уяснишь, что по­следнее гораздо важнее всего. Люди дают нам много советов, но, когда мы становимся близкими молча­нию, то всякий совет человеческий становится излиш­ним — так же, как и все наши предшествующие труды. Мы поймем, что все принадлежит прошлому и что мы приближаемся к совершенству". Этот совет нелегко осуществить на практике в шумливом мире нашего века. Но совет другого преподобного сирийца, Ефрема, хорош для каждого, и для тебя тоже, Сереженька. "Мы должны, — говорит преподобный, — избегать всех бес­полезных разговоров и не иметь никакой близости с теми людьми, которые не имеют никакого страха Бо­жия. Такие люди никогда не говорят ничего полезного и не делают ничего для Господа. Они никогда не вспо­минают ни о добродетелях, ни о благочестии, ни о чи­стоте. Их беседа — смертоносная сеть, их совет — пучи­на ада, и собрание их — смерть для души”».

«Моя последняя беседа с отцом Михаилом на Но­вом Валааме была самая глубокая и поучительная. Отцу Михаилу было уже тогда за восемьдесят, но он был молод и сердцем, и умом. Я сидел у него в келье. Дело было в августе... Солнце садилось по другую сто­рону озера, за бесконечные леса. Стояла глубокая ти­шина, как на картине Левитана "Вечный покой”.

— Скажите, о. Михаил, в чем главные этапы духов­ной жизни?

— Да вот, как тебе о. Аркадий объяснял в Псково- Печерской обители. Никто не спасся без смирения. Помни, что до конца жизни ты будешь впадать в грехи, тяжкие или легкие, гневаться, хвастаться, лгать, тщесла­виться, обижать других, жадничать. Вот это-то сознание и будет держать тебя в смирении. Чем тут гордиться, если ежедневно грешишь и обижаешь ближнего? Но на всякий грех есть покаяние. Согрешил и покайся, и так до конца. Делая так, никогда не будешь отчаиваться, а постепенно придешь в мирное устроение. А для этого нужно блюсти помыслы. Бывают они добрые, безразличные и худые. Последних никогда не принимай. Как появился прилог, отсекай его сразу молитвой Иисусовой. А если станешь его рассматривать, то он к тебе приразится, ты им заин­тересуешься. Он тебя очарует, и ты с ним согласишься и будешь обдумывать, как бы его исполнить, а потом его исполнишь делом — вот и грех. Но есть и такие помыслы, которые представляются невинными, а доводят до вели­ких искушений и тяжких грехов.

Мне рассказывали, что была в Уфимском женском монастыре некая прозорливая старица, а духовником в том монастыре был очень хороший вдовый священ­ник лет шестидесяти. Вот раз, ложась спать, вспомнил, как тридцать лет тому назад, когда еще его жена и дети были живы, он укладывал детей спать. И умилился. А потом вспомнил жену, ну и пошло, мысли уклонились, куда не подобает. Так что он провел всю ночь в молит­ве и поклонах, такое было искушение. А утром стари­ца вызвала его к себе и спрашивает: "Что такое с вами, батюшка, было? Силы нечистые роились вокруг вас как мухи". Духовник чистосердечно признался: вот куда могут завести нас мысли, сначала кажущиеся хороши­ми. Психиатры толкуют там о психоанализе и разном, но где же нам во всем этом разбираться, что хорошо и что нет. А посему взывай ко Господу непрестанно: "Го­споди, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго". Сказано у апостола Павла, что кто исповедует Христа Сыном Божиим и будет вопиять к Нему непре­станно — спасен будет. Ты вот, Сереженька, упражняй­ся, как можешь, в молитве Иисусовой и постепенно при­дешь в умиротворение, а знаком будет тебе глубокий мир души, необуреваемое спокойствие.

— А вот что. Есть два вида безмолвия. Первый вид — молчание. И это неплохо, по крайней мере, других не со­блазняешь и не обижаешь. Но оно недостаточно. Отцы пустынные говорили, что отшельник, сидящий в своей пещере и никого не видящий, подобен, однако, аспи­ду, сидящему в своем логове и полному смертоносного яда, если он вспоминает обиды, когда-то ему сделанные, и гневается. Второй вид безмолвия — это безмолвие внутреннее. О нем те же Отцы говорили: есть старцы, которые говорят с утра до вечера, пребывая постоянно в безмолвии, ибо не говорят они ничего, что не было бы полезно другим и им самим. Вот это и есть безмолвие вну­треннее. Его добивайся, Сереженька. А когда достигнешь и перестанешь судить других, то встань и возблагодари Господа, оказавшего тебе столь великую милость. Не да­леко ты тогда от чистоты сердечной. А знаешь, что толь­ко чистые сердца могут узреть Бога. Иным, впрочем, дру­гой бывает путь, путь благодатных слёз. Эти слёзы не те, которые у всех бывают, когда трогается их сердце поте­рей близких, чтением книги, слушанием какой-нибудь истории и прочее. Благодатные слёзы льются как ручьи, и бывает это года два-три, непрестанно. Слезами этими попаляется как огнем все нечистое в душе, и приходит она в великое умиротворение и зрит Бога.

— А что значит, отец Михаил, "узреть Бога”? Метафо­ра ли это или что? — Отец Михаил посмотрел на меня испытующе и задумался...

— Конечно, Бога никтоже виде нигдеже... Сын, Сый в лоне Отчи, Той яви (Ин 1,18). Говорится еще: "Херуви­мы и Серафимы, предстояще Богу, лица закрывающе”. Бога, существо Бога, мы не только увидеть, но и ураз­уметь не можем. Но мы можем видеть славу Божию, нерукотворный и неизреченный свет Фаворский, ко­торый видели три избранных апостола на горе. Вот этот-то свет видел Мотовилов, когда беседовал с пре­подобным Серафимом. Это и есть наитие Святого Духа, Царствие Божие, пришедшее в силе. Видел таковое же и святитель Тихон Задонский, еще до епископства. Удо­стоился узреть его и игумен Антоний Путилов, малоя­рославский, еще юношей. Я уже не говорю о видениях преподобного Симеона Нового Богослова. Сподобляют­ся видеть свет сей весьма немногие.

— Скажите, батюшка, имеются ли ныне подвижни­ки, которые видели бы этот свет неприступный?

— А почему нет? Таковые подвижники имеются, надо думать. Только к чему об этом расспрашивать? Раз ты веришь, что свет сей является, для чего тебе знать больше? Блаженны не видевшие, а уверовавшие. Мотовилову дано было видеть сей свет как "уверение”.

— А это что такое, батюшка отец Михаил?

— А вот говорится в повествовании о сибирском старце Данииле Агинском, которого глубоко почитал преподобный Серафим Саровский, следующее.

Одна богатая сибирячка, окормлявшаяся у старца Да­ниила, возымела намерение поступить в монастырь, объехала немало девичьих монастырей в России и Сиби­ри и все не знала, который выбрать. Поехала она к о. Да­ниилу и просила его указать ей, куда поступить. А он ей и отвечает: "Если я тебе укажу какой, а тебе не понравит­ся, то ты скажешь потом: никогда бы я сюда не поступи­ла, да вот старец сказал. И на меня будешь серчать, и сама будешь недовольна. А ты все еще ищи, и когда найдешь, что нужно, то взыграется у тебя сердце, и будет это тебе в уверение”. Так и случилось, когда эта сибирячка вошла в Иркутский Девичий монастырь. Взыграло у нее сердце, и она там осталась и позже стала игуменьей Сусанной.

— Твое призвание, Сереженька, то же, как говорил преподобный Серафим игумену надеевскому Тимону: "Сей доброе слово куда попало, при дороге, в терние, в каменья, в хорошую землю. Кое-что взойдет и плод принесет, и даже сторичный”. А стараться надо до­стигнуть тишины духа, ибо в душе мятежной доброго быть не может. А когда угомонишься, станешь умным, то многое сделаешь. Я говорил тебе о безмолвии внут­реннем — вот это-то и есть истинный затвор и отшель­ничество, а молитва Иисусова, не прекращающая слу­жение Богу внутри сердца, где и есть Царствие Божие, право понимаемое, поможет тебе во всем.